Все отношения

Но так как вы знакомы, предпочтительно, чтобы они нас вместе не видели. Пойдемте в скверик". - Я согласился и, пересекши площадь, мы уселись на скамеечке. - "Я живу в той же гостинице, в которой живут Шастору, - сказал сочинитель, - и при этом в смежной с ними комнате. В поисках впечатлений я решил поинтересоваться их переживаниями и просверлил в стене дыру. Не только я все слышу, но еще многое вижу. Мне известно, что Ермолай хочет иметь сына и что его усилия, в этом смысле, ни к какому результату не приводят". - "Мне это тоже известно". - "Знаю, знаю. Ермолай, в разговорах, не стесняется, и если он с легкостью говорит обо всем посторонним, то можете себе представить степень его несдержанности в разговорах с женой? Это почти цинизм". - "Могу себе это представить". "Так вот: в одну из последних ночей он довел ее своими упреками в бездетности до нервного припадка; не в первый раз уже, впрочем. Но было и новое. Марта ему сказала, что может повинна в бездетности не она, а он. Ермолай впал в {202} бешенство! Он стал кричать, что это вздор, что еще до свадьбы у него была любовница, которая забеременела, так что пришлось им даже обратиться к врачу-специалисту, чтобы предупредить рождение, так как от нее он детей не хотел. И что он с ней порвал, чтобы жениться на Марте". - "И что же сделала Марта?" - "Марта стала рыдать и, кажется, лишилась чувств. В этом я, впрочем, не уверен, так как, из-за передвинутого Ермолаем стула, мне больше видно не было. Но я продолжал слышать, как он бормочет, дует, посвистывает. Потом он ушел, хлопнув дверью. Тогда-то вот я и узнал то, из-за чего обратился сегодня к вам".

- "Что именно?" - "Оставшись одна, Марта сразу встала. Я вполне допускаю мысль, что она в обморок и не падала, а только притворилась. Несколько театрально она тогда произнесла, что если бы только могла предположить, что так все получится, то вышла бы замуж не за Ермолая Шастору, а за Леонарда Аллота. Таким образом, вы можете живым войти в сюжет, в живом принять участие романе, стать сочинителем". - "То есть как?"

- "Несколько варьянтов. Вы можете заменить Ермолая, и если у Марты родится ребенок, убедить ее выдать этого ребенка за ребенка Ермолая. Вы можете поспособствовать разводу. Вы можете, если родится ребенок, рассказать всю правду Ермолаю, что, на мой взгляд, было бы очень курьезным варьянтом. Мало ли еще что?.. Мало ли на что можете его подтолкнуть?.." - И так как я молчал, то он, с расстановкой, прибавил: "Сочинителям все позволено. Без этого они не могли бы сочинять". - Он распрощался и ушел. Глядя ему вслед я испытывал и отвращение, и страх. Больше всего в его облике была отталкивающей неряшливость. На воротнике его лежала перхоть, волосы были давно не стриженными, башмаки - стоптаны и сквозь дыры носков виднелись грязные пятки. Но главное это то, что всего нескольких минут разговора с ним было достаточно, чтобы я мог понять какая во мне живет ненависть к Ермолаю! Кроме того я теперь точно знал, что раньше лишь подозревал, именно, что, в свое время. Марта колебалась, может быть даже просто ждала, что я попрошу ее руки. Открылись мои глаза и на тайные радости мести ! Я был введен полноправным членом в мир сочинителей и понял, что романы можно "творить" без пера и бумаги, постиг, как искать и находить сюжеты, их видоизменять, дополнять и совершенствовать в самой жизни. Так я сопричислился к сонму тех, кому позволено все ! Мы, по-прежнему, часто встречались, вместе завтракали, или вместе обедали. По-прежнему Ермолай ходил в лицей и по-прежнему всех осуждал, по-прежнему связывавшее нас условное равновесие казалось достаточным и даже прочным. В действительности, с предосторожностями вора, или хирурга, я стал ухаживать за Мартой. Она откликнулась сразу и навстречу мне двинулась так умело, что я удивился. Потом, {203} - все в той же тайне, - мы стали высчитывать, и скоро высчитали, что Марта беременна и беременна от меня..."

Хлынувшая в голову кровь затуманила мое зрение, - на несколько секунд я был погружен в тьму. Удар уничтожал мое единственное средство самозащиты: не смотреть туда, куда я себе смотреть запретил. В груди, там где сердце, мне стало неимоверно больно! Но я не закричал, не вскочил, не побежал в комнату Аллота, не схватил его обеими руками за горло, не раздавил его кадыка, не бил его живого ли, мертвого ли по лицу, по глазам! Разве в этом было дело? Кто придумал, что лучше знать правду? - спрашивал я себя. Потом я ощутил тошноту и мне хотелось умереть от отвращения.

И у самого последнего, у крайнего, у необратимого моего мучения, остался вопрос:

- А сама Мари, знала ли она, что она не падчерица, а дочь Аллота?

46.

Я подумал: не найдется ли ответ в непрочитанной мной еще части повествования Леонарда Аллота об Ермолате Шастору? Оставалось всего несколько страниц. Я взял их, как берут тяжести.