Все оттенки одиночества (СИ)

Четыре года назад ее решение казалось ей очень правильным. Ведь она не хотела возвращаться с курсов домой, зная, что дома ее будет ждать очередной скандал. Она совершенно не уделяла внимания Рону и не понимала, почему он так злится. Да еще ребенок… Эти дети. Гермиона не представляла, как можно выпасть из реальности минимум года на три, слушая без конца этот ор и пытаясь понять, что этому существу нужно. Сперва она кричала на Рона. Затем выгнала его. А затем пришла извиняться, но все слова уже были сказаны. Она чувствовала себя виноватой, вернувшись в Нору, но понимала, что Рон — больше не близкий ей человек. Она сама все разрушила, и все эти четыре года прекрасно осознавала, что ей не за что злиться на Рона. Иногда… Иногда она готова была бы отдать все, лишь бы Рон снова был с ней. Он не поддерживал порядок, он без конца пил пиво, оставляя батареи бутылок на полу, его носки, вечно лежащие не парами, дико ее раздражали, но это были идиотские детали. Все как-то живут, так почему она не может? Захотелось ей, черт возьми, свободы действия.

Кому она теперь нужна с этой своей свободой действия?

Гермиона устало опустилась на стул. Что толку думать, что там задумал или не задумал Малфой? Мир не крутится вокруг нее, в конце концов, и если она откажется, то просто потеряет вакансию, ведь ничего другого у нее и нет. Надо просто прочитать. Договор не укусит ее и не потребует расписаться кровью немедленно после прочтения. Но почему же ей так не хочется читать, что его чертово величие решило предложить ей в качестве гуманитарной помощи? Это ведь наверняка лишь способ посмеяться над ней и ее положением. Ничего другого в голову Гермионе просто не приходило. Ну кто приглашает на работу после того, как на него наорут? Малфою просто нужно было иметь ее под рукой, чтобы издеваться.

Она перечитывала текст, должно быть, пятый раз, но смысл слов все равно не доходил до нее. Что значит модифицировать древние законы? У нее нет подходящего образования, чтобы это делать. Только чистокровные волшебники имеют права получать похожее постхогвартское образование, вроде управленцев или экономистов, или аналогов маггловских юристов. Все это было недоступно ей, как магглорожденной, так как она могла быть принята на такую работу? Это ошибка. Но нет, наверху было написано ее имя, правда, с фамилией Уизли.

Гермиона отложила договор. Даже если каким-то чудом это не ошибка и не издевательство, то она абсолютно ничего не понимает в законах, чтобы их переделывать под таких, как она. Хотя она, конечно же, сперва бы разрешила магглорожденым получать высшее образование. А потом уже и в министры выдвигаться. Таких законов было слишком много, Гермиона знала лишь малую часть, но и это ее пугало.

Если на секунду представить, что она в них что-то понимает, хотела бы она заниматься правами магглорожденных? Конечно, да! Но Малфой должен был упасть с лестницы, чтобы предлагать ей такое. Малфой и права магглорожденных вообще в одном предложении упоминаться не могут! Или не могли? Что она вообще могла знать о Малфое спустя пять лет? Да, он раскаялся, но стал ли от этого вдруг любить магглорожденных? Вряд ли. К тому же, люди не меняются. Гермиона устало потерла лоб. Что толку гадать, если можно сходить и спросить? Кажется, большей дурой она уже себя не выставит.

***

Ее круассан был волшебно теплым. Внутри него пряталось клубничное варенье, но Гермиона не спешила за него приниматься. Этим утром она потратила больше времени, чем обычно, чтобы привести себя в порядок. Она слишком придирчиво выбирала юбку, потом рискнула надеть белый костюм, который не носила на работу из-за того, что боялась испортить. Странно, но за четыре года она, кажется, вообще не особо заботилась, как ей выглядеть. Конечно, не так, чтобы пугать всех вокруг, но и быть красивой… Казалось, незачем. А сегодня она посчитала, что внешность — то единственное, за что ее нельзя будет высмеять. Прошли времена ее неровных зубов, ее некрасивой стрижки, ее идиотских школьных гольф, сейчас она выглядела вполне прилично, разве что слегка округлилась. Впрочем, это было совершенно незаметно в одежде, а раздеваться ей было не перед кем.

Гермиона нервно покосилась на сумочку. Этот договор не давал ей спокойно спать. Всю ночь ей снилось, что она оказывается публично униженной перед всем Министерством. Она просыпалась и хваталась за стакан воды на прикроватной тумбочке, понимая, что во всем виновата гробовая тишина в квартире. Пока Рон был рядом, ей никогда не снились кошмары. Одиночество прокралось в ее сны. Если она настолько слаба в своих снах, то что же ей делать наяву?

Гермиона посмотрела на молодого человека, который засмотрелся на ее вырез. Фактически, вырез пиджака и был ее декольте, хоть под ним и была надета майка. Так она чувствовала себя увереннее, хотя скажи ей кто, что она собирается использовать его как оружие против Малфоя, Гермиона тут же бросилась все отрицать. Это был ее инстинкт.