Все оттенки падали

– Просрал, а не упустил, – ухмыльнулся Старостин.

– Хватит! – повысил голос Донауров. – Спокойно. Выяснять отношения будете после.

– Все там ляжете, – пообещал Бучила. – Предлагаю другой план: я бомбу с серебром и святой водой сделаю, заманим Снегурку и подорвем, ошметки по селу полетят. То, что останется, лопатой соберете в мешок.

– Брать будем живьем, – с расстановкой сказал Донауров. – Никаких бомб. Никакого серебра. Испортить мне победу я не позволю!

– Ну и хер с вами, всего хорошего. – Бучила вдруг успокоился и вышел за дверь. А чего, если люди дураки, им уже не помочь.

– Живьем? – удивился Фрол, выслушав рассказ до конца.

– Ага, – кивнул Рух, разглядывая висящее на стене лоскутное одеяло с огромным солнцем и красными петухами. В избе у пристава было тепло, опрятно и чисто. Жена, полненькая и тихая, робко поздоровалась и увела детей в соседнюю горницу. – Я сам не поверил. Ладно графья с жиру бесятся, Старостин просто псина цепная, что велят, то и делает, но вот этот, Карл Альбертович, меня поразил. Башка у него варит, про Снегурку знает едва не больше меня, а сам гузно рвет, чтобы живой ее брать. Вот скажи, на кой черт она живой им сдалась? В клетке держать?

– Господам видней, – робко возразил Фрол. – Нам-то что?

– А ничего, – понурился Рух. – Нет, пусть, как хотят, я не в претензии, просто дерьмом от этого дела разит за версту. Самое интересное, что за добрый человек стариков надоумил духа лесного призвать? Цель какая – селу урон нанести? Так есть сотня способов проще и действенней. Я представить боюсь, сколько денег и сил затрачено, чтобы человечью душу в скляночке запереть. Бред.

– Думаешь, не выйдет у них? – затаил дыхание.

– Голову на отсеченье даю.

Фрол чуть помолчал, водя пальцем по столу, и сказал:

– Не знаю, Заступа, не по моим то мозгам. Мне вражину покажи, я ее как клопа раздавлю. А думы думать, эт не по мне. Ты лучше скажи, вот Снегурочка, дух лесной из девки убитой. И откуда столько девок убитых в лесу?

– То история давняя и не особо приятная, – отозвался Бучила. – Раньше выбирали красивую девку и в самый разгар зимы увозили в чащу. Иные сами отдавались, нам теперь не понять. Считалось, это убережет от лютых морозов и нечисти, ублажали старых богов, торопили весну.

– Помогало? – едва слышно спросил Фрол.

– Когда как, – неопределенно пожал плечами Бучила. – И смотря с какой стороны поглядеть. Я так смекаю, богам на такие штуки плевать. Но людям надо во что-то верить, особенно если вокруг наполненный ужасами, несущий смерть и забвение лес. Так и жили, пуще всего страшились умертвий и сами их плодили, не нам судить и уж точно не мне. С тех пор и бродят мороки загубленных девок, пытаются согреться, ищут крови живой, озлобленные, несчастные, потерявшие память. Нынче, слава богу, их мало осталось, и вот тебе на.

– Она, выходит, не виновата ни в чем? – Фрол поднял глаза.

– Лиса виновата, если курицу душит? Волк виноват, выедая у козы потроха? – спросил Рух. – Просто иначе не могут, в этом их жизнь. Так и Снегурка, зверь своей сутью, не ведающий, что он творит. Мечется, стонет, ищет тепла, а находит только стылость и тлен. И попомни меня, у сказки этой поганой не будет счастливого нравоучительного конца. Изведем девку ледяную, и душа освобожденная прямиками сверзится в Ад, где стократ большей муки хлебнет. И только Конец Света освободит. Может, оттого его многие торопят и ждут? Может, слишком много невинных в Пекле горят?

– Ты речи крамольные брось, – поежился Фрол. – Не дай Бог услышат чужие, вместе на церковный суд загремим. Лучше скажи, что задумал? Ведь по глазам вижу, пакость готовишь.

– Пакость будет, по пакостям я огромный мастак, – хищно улыбнулся Бучила. – До вечера отлучусь, а ты, друг мой ситный, проследи, где охотнички драные будут Снегурку ловить.

Бледное, похожее на прозрачную льдинку, зимнее солнышко окрасило закат фиолетовой марью и утонуло в бескрайних снегах, уступив напору бархатистой пепельной темноты. Дым из труб столбами утекал в морозные небеса навстречу матово стекленеющим звездам. В крохотных оконцах угасали огни, Нелюдовом овладевала стылая ночь, зябко кутаясь в искрящийся вьюжный платок.

Рух Бучила поднялся на занесенное пушистым снегом крыльцо и тихонечко постучал. Дверь открылась почти сразу, будто Фрол поджидал.

– Ты, Заступа?

– Я. Проследил?

– Проследил. Граф со сворой к старикам Митиным с час тому как зашел и остался. Мои люди приглядывают издалека. На кой им бабка с дедом, никак в толк не возьму… Заступа! Заступа!