Все оттенки падали

Люди и псы бесшумно растворились в зарослях, и наступила тревожная, изматывающая душу тишина. Рух слышал, как у напряженно замершего рядом солдата колотится сердце и кипящая кровь набухает в висках. Это не было страхом, вовсе нет. Это было ожиданием боя, запаха смерти и криков. Так охотника колотит при виде добычи. Бучила внезапно поймал себя на мысли, что ведет отсчет: сто один, сто два… Лаваль крутила головой во все стороны. Сто двадцать, сто двадцать один… Ротмистр кусал губы, побелевшим кулаком сжимая эфес. Сто пятьдесят четыре… Остервенелый собачий лай вспорол зыбкую тишину где-то по левому склону оврага. Стеганул отрывистый выстрел.

– К оружию, м-мать! – завопил фальцетом ротмистр.

Рух едва не упал, столкнувшись с рейтаром. Солдаты поспешно выстроились в крохотное каре. Бахнул второй выстрел. Теперь справа. Неистовый лай оборвался душераздирающим скулежом и затих.

Слева затрещало, из зарослей выскочили Никита и Савва с перекошенными лицами и дикими глазами. Савва рывками волочил упирающегося всеми лапами пса с клочьями пены на оскаленной морде.

– Падаль, падаль там! – заорал Никита. Разведчики заскочили в квадрат. – Засада, ваше благородие! – Никита дрожащими руками перезаряжал пистолет, просыпая порох и сдавленно матерясь.

– Корчун, лапочка, издаля их учуял, тем и спаслись! – Савва похлопал пса по лоснящейся голове. В глазах «лапочки» застыло желание убивать. – Сверху сидят, думали, невидимы, гниды!

– Никит, глянь, это чего у тебя? – спросил седой рейтар. У разведчика над левой лопаткой засела короткая, выкрашенная черным стрела.

– Ох, епт, – удивился Никита, посмотрев за плечо. – Думал, комар укуси…

В елку над головой Руха с глухим стуком вонзилась стрела. Вторая отскочила от нагрудника рейтара, стоящего впереди. Вахрамеев, опередив Бучилу, прикрыл графиню собой. Коротышка драный! От диких воплей заложило уши, среди деревьев замелькали быстрые тени, и Рух впервые увидел падальщиков. Страшные байки не врали, дикари мало напоминали людей – косматые, полуголые, раскрашенные черными и синими полосами, грязные, ряженные в сальные шкуры, с лицами, скрытыми масками, похожими на мерзкие хари разложившихся мертвецов.

– Огонь! – Приказ Вахрамеева утонул в грохоте выстрелов и пороховых облаках. Несколько падальщиков покатились по мху. Бучила, не собиравшийся вступать врукопашную, на всякий случай вытянул из ножен тесак. Побледневшая Лаваль вскинула руку – от ведьмы пошел холодный поток, след творящегося колдовства. Бегущий дикарь с двумя отрезанными головами у пояса резко остановился, выронил копье с широким зазубренным наконечником и засипел, тараща выпадающие глаза. Сделал шаг, шея изогнулась под немыслимым углом, и он повалился на обмякших ногах.

– Держать строй! – завопил ротмистр. Падальщики налетели смердящей, истошно улюлюкающей толпой. То, что Рух издали принял за маски, оказалось безобразными рожами. Безумцы уродовали себя, обрезая носы и губы, обнажая рты в вечном оскале гнилых, хищно заостренных зубов. Жутко лязгнула сталь, падальщики взвились в высоких прыжках, стремясь ворваться в каре и умирая под ударами багинетов и палашей. Вооружены дикари были всякой дрянью: ржавыми мечами, каменными топорами, дубинками и прочей клятней. Хорошего железа Рух не заметил. К его ногам упал людоед с раскроенной башкой. Из треснувшего черепа плеснули расквашенные мозги. Щеку опалил холод – Лаваль творила новое заклинание, не успевала и оттого злилась больше прежнего. «Хер в такой свалке поможет твое колдовство», – злорадно подумал Бучила. Рейтары отбивались молча, прикрывая друг друга, дикари наседали как одержимые, с воплями и скулежом. Здоровенный падальщик в плаще из сшитых человеческих лиц, с рожей, обезображенной мокнущей опухолью, рубанул крайнего солдата причудливо изогнутым, похожим на кусок сырого мяса, клинком. Рейтар завалился, рассеченный до пояса, кровь фонтаном ударила из оборванных жил. Вахрамеев пальнул почти в упор, верзила дернулся, скорчил морду и ударил наотмашь. Ротмистр успел обнажить палаш, лязгнуло, оружие Вахрамеева разлетелось осколками, и он упал, закрывая руками лицо. Дикарь навис сверху, занес меч, коротко хрюкнул и повалился на Вахрамеева.

– Не помешал? – Бучила, возникший из сечи, раскачал и вырвал застрявший среди ребер тесак.

Ротмистр хрипел, придавленный вонючей тушей. Бучила, брезгливо морщась, отвалил тяжеленного мертвеца. Схватка закончилась, уцелевшие падальщики отхлынули в чащу, бросив убитых и раненых. Мертвыми Рух насчитал семерых, ранеными двоих. Дикарь с длинной, смазанной жиром косой полз, хватаясь за траву и волоча клубок вывоженных в грязи потрохов.

– Гляньте, жить хочет, паскудина, – хохотнул седой рейтар и наступил на кишки. Падальщик застонал и свился в клубок. Пощады он не просил. В глазах тлели ненависть и сосущая пустота.

Бучила хмыкнул при виде жутко обезображенного лица. Ага, а говорят, что упыри страшные. Все ведь врут, сукины дети! По сравнению с этой образиной вурдалаки милашки, каких поискать! Рух подобрал с земли чей-то оброненный пистолет.