Всё плохо, но это хорошо

Почему же нам не больно от этого насилия? Потому что мозг устанавливает ровно тот порог боли, который необходим для выживания. Ты выходишь из дома и щуришься из-за сияющего снега, – иногда это отчетливая боль, а иногда легкое ощущение рези, – но уже через пятнадцать минут рассматриваешь снег с холодным спокойствием. Почему вдруг глаза перестали болеть? Потому что мозг сам решает когда нам больно. Если тебе сделают укол, пока ты ешь пирожное, то ты не почувствуешь боль так же, как если бы укол был ожидаем. Один и тот же шприц, одни и те же рецепторы, но ощущения разные. Чтобы почувствовать боль, ее нужно осознать.

В объективной природе болью может стать любое изменение потенциала клетки. Боль – это субъективный конструкт мозга. При этом она не является прямым свидетельством насилия, это просто сигнализация – и не самая идеальная; вспомни хотя бы пример с фантомной болью, когда болит то, чего нет. Чтобы распознать насилие, важно смотреть в суть происходящего. Что является законом мира? Что служит клеем между одним и другим? Удары, столкновения, трения, флуктуации, взрывы. Мы придумали «спасибо-пожалуйста», чтобы повысить шансы на выживание, но это не меняет сути мира; это серёжки на отрезанной голове свиньи.

Поцелуи? Объятия? Секс? Все эти атрибуты наслаждения ты наверняка попытаешься противопоставить тому, что написано выше. Что ж, на всё это могу предъявить показательный пример с игрой на пианино. Ты наслаждаешься звучанием ми, но чтобы она прозвучала, молоточек ударяет по струне. Иными словами, не все насилие нам очевидно, но лишь потому, что основная масса «зла» скрыта под крышкой.

Возможно, добро и зло и следует различать именно как нежность и боль: по интенсивности и силе нажатия. Ведь рецепторы не умеют передавать сигнал «нам больно»; гладят тебя или бьют, они в любом случае передают одни и те же электрические импульсы, а мозг уже думает, стоит ли видеть в этом угрозу или нет.

Ребенок забегает в комнату к родителям среди ночи и кричит: «Папа, не бей маму!» Еще детьми мы понимаем, что секс – это форма насилия и унижения, – «шлёпни меня», «хочу жёстче», «подавись моей спермой», – и только потом мы заменяем сведения другими: страсть, любовь, забота. Никто не говорит, что секс – это плохо, но в его основе лежат те же принципы, что и везде: удары, трения, флуктуации. Любовь и ненависть – разные формы одной сущности. Почему убийцам нравится убивать?

«Я чувствую власть, чувствую саму жизнь», – говорят они. Потому что ощущение жизни тем сильнее, чем больше насилия: получаемого или наносимого. Повторяю, речь не только о субъективном насилии; смотри шире, смотри глубже, смотри в суть вещей. Экстремальные виды спорта тоже дают мощное ощущение жизни, но при этом относятся к другой категории насилия – органической. Надпочечники задают ритм с помощью адреналина, и сердце, словно дирижёр под кокаином, ускоряет массовое насилие организма: втрое больше ударов, втрое больше трений, втрое больше флуктуаций. «О, чёрт! Как же круто!»

Ещё бы, ведь мы всегда любили насилие, но не потому, что злые, а потому что так работает мир. Нет никаких весов с добром и злом; есть только зло, а добро – это зло, которое выгодно. Ты спасаешь собаку, а та убивает кошку. Даже если помыслы кажутся тебе чистыми, в конечном итоге твои поступки становятся кому-то невыгодны, а значит оборачиваются злом. Существование альтруизма обусловлено генетически и эволюционно – не ради того чтобы сделать мир добрее, а ради выживания популяции.