— Это просто замечательно, — смеется она, — но, кажется, мы с тобой уже давно женаты.
— Нет! Ты не поняла. Я хочу, чтобы ты стала моей женой по-настоящему. Хочу увидеть тебя в свадебном платье! Хочу произнести клятвы перед алтарем… Хочу собрать всех-всех твоих армянских родственников, чтобы они стали тому свидетелями и больше не ругали меня за то, что я зажал свадьбу. Но, главное, я хочу, чтобы ты знала, как… — от чувств моя речь сбивается, и я останавливаюсь перевести дух. Опираюсь ладонью в колени и, задрав голову, безошибочно нахожу окно, в котором, приложив трубку к уху, стоит моя любовь… Снова задаюсь вопросом, как я без неё жил. И понимаю, что это была не жизнь. А так… существование, как бы избито это все ни звучало. Задумавшись, теряю мысль, но Татка, как всегда, меня выручает:
— Чтобы я знала… — напоминает она.
— Чтобы ты знала, как сильно я тебя люблю. И хоть я не могу гарантировать того, что сумею как-то компенсировать двадцать потерянных лет, но… — сглатываю огромный колючий ком, собравшийся в горле. — Но, клянусь, что сделаю для этого все, от меня зависящее.
— О, Клим… Я люблю тебя.
— Я знаю, малышка. Я… знаю. Измучил я тебя, да?
— Нет, нет! Что ты?! Хотя… черт, Терентьев, ты мог бы быть и посообразительнее. — Татка влажно всхлипывает, и я начинаю беспокоиться о том, что наш разговор случился именно теперь, когда ей не следует уж слишком эмоционировать.
— Думаю, тебе лучше вернуться в кровать, — нехотя шепчу я.
— Ну, уж нет! Я использую этот момент по полной, — смеется Татка и прилипает носом к стеклу, в безуспешной попытке стать ко мне ближе.
— Есть идеи по поводу свадьбы? — уточняю я, улыбаясь.
— Конечно. Главная моя идея — поручить все маме и Кире. Тебе в этом вопросе я не доверяю.
— Это еще почему?
— Потому что ты начнешь швыряться деньгами направо-налево, а мне это…
— Не надо. Я знаю.
— Вот именно.
— Интересно, в кого ты такая скупердяйка?
— Эй! Я просто люблю тебя. Тебя, понимаешь?
— Конечно. И от этого мне хочется тебя баловать еще сильнее! Что скажешь насчет свадьбы в Париже?
— Скажу, что ты спятил!
— На озере Комо? Нет? Тогда, может быть, в Санкт-Морице или в Ереване?
— Ты невыносим, Клим Терентьев, так и знай!
— Кстати, ты так и не взяла мою фамилию.
— Ты не настаивал.
— Я очень настаиваю сейчас. Тогда я, может быть, откажусь от мысли купить тебе…
Я не успеваю договорить угрозу, Татка со смехом меня перебивает:
— Хорошо-хорошо! Я займусь этим вопросом сразу же, как меня выпишут. А если уж тебе так хочется потратить много денег…
— Да?
— Ты не хочешь купить дом? Ну, или построить… У нас большая семья, а станет еще больше. Думаю, это неплохая идея.
К концу предложения в голосе Татки просыпается вообще несвойственная ей робость.
— Думаю, для одного ребенка дом — это слишком. Но если ты пообещаешь родить мне еще, по крайней мере, парочку — я завтра же пришлю к тебе риелтора.
Татка смеется и сквозь хохот с трудом можно разобрать её слова о том, что от такого предложения ей довольно трудно отказаться. А потом смех стихает. И некоторое время мы просто стоим, глядя друг на друга.
Эпилог
— Привет! Не ожидала, что ты так рано освободишься, — улыбаюсь я и ныряю в открытую передо мной дверь пафосного Майбаха мужа. — А тут у нас кто? Моя маленькая мышка! Ой, а сколько слюней… Тянусь через мужа к автокреслу, в котором, улыбаясь во весь свой беззубый рот, как на троне, сидит наша дочка.
— Это кто был?
— Где? — удивленная тоном мужа, замираю с рукой, занесенной в воздухе, и встречаюсь взглядом с его чуть прищуренным взглядом.
— Тот смазливый громила в генеральских погонах.
Хмурюсь сильней. Смазливый? Оборачиваюсь к окну, за которым будущий муж одной из моих пациенток как раз садится в свою машину. Огромный, ему под стать, внедорожник.
— Это муж моей пациентки. Нам нужно было обсудить её операцию, а поскольку я так и не пообедала и жутко хотела есть…
— Как? Опять? Мы же договаривались, что ты будешь выделять на это время, что бы там ни случилось. Кто съел твой обед на этот раз?!
Перевожу взгляд на нахмурившую бровки дочку. Треплю ее по пухлой щечке и успокаивающе улыбаюсь. В принципе нам не привыкать к бешеному темпераменту нашего папочки, но иногда он переигрывает. Впрочем, мы вообще… вот вообще не жалуемся.
— Елизавета Петровна из восьмой палаты. У нее совсем никого нет. Даже проведать некому. Представляешь?
Клим вздыхает. Достает из внутреннего кармана пиджака смартфон и командует:
— Диктуй.
— Что именно?
— Список страждущих. Я буду заказывать обед и на них. Если это единственный способ заставить тебя поесть.
— Эй! — кладу руку поверх широкого запястья мужа, млея от того, что могу касаться его, столько, сколько моей душе будет угодно. — Я ем. Просто сегодня так вышло. Застряла в операционной. Не пропадать же добру.
— Ну, да. Тем более что тебя всегда есть кому накормить.
Терентьев бросает хмурый взгляд на злосчастный внедорожник.
— Постой-постой… Ты ревнуешь!
— С чего бы это?