«Если бы все то, что существовало миг назад, не исчезало, – думал он, – то наш поезд и мы сами выглядели бы не так, как мы выглядим. Мы были бы размазаны в воздухе над шпалами. Мы были бы чем–то вроде переплетающихся друг с другом змей, а вокруг этих змей тянулись бы бесконечные ленты пластмассы, стекла и железа. Но все исчезает. Каждая прошлая секунда со всем тем, что в ней было, исчезает, и ни один человек не знает, каким он будет в следующую. И будет ли вообще. И не надоест ли господу Богу создавать одну за другой эти секунды со всем тем, что они содержат. Ведь никто, абсолютно никто не может дать гарантии, что следующая секунда наступит. А тот миг, в котором мы действительно живем, так короток, что мы даже не в состоянии успеть ухватить его и способны только вспоминать прошлый. Но что тогда существует на самом деле и кто такие мы сами?»
Андрей увидел в стекле свое прозрачное отражение и попытался представить себе, как оно исчезает, а на его месте появляется другое, и так без конца.
«Я хочу сойти с этого поезда живым. Я знаю, что это невозможно, но я этого хочу, потому что хотеть чего–нибудь другого просто сумасшествие. И я знаю, что эта фраза – «я хочу сойти с поезда живым“ – имеет смысл, хотя слова, из которых она состоит, смысла не имеют. Я даже не знаю, кто такой я сам. Кто тогда будет выбираться отсюда? И куда?»
Он снова поглядел в окно. Уже почти стемнело. По краям пути иногда возникали белые километровые столбики, отчетливо видные в сумраке и похожие на маленьких каменных часовых.
6
Андрей развернул свежий «Путь» на центральном развороте, где была рубрика «Рельсы и шпалы», в которой обычно печатали самые интересные статьи. Через всю верхнюю часть листа шла жирная надпись:
ТОТАЛЬНАЯ АНТРОПОЛОГИЯ
Устроившись поудобнее, он перегнул газету вдвое и погрузился в чтение: «Стук колес, сопровождающий каждого из нас с момента рождения до смерти, – это, конечно, самый привычный для нас звук. Ученые подсчитали, что в языках различных народов имеется примерно двадцать тысяч его имитаций, из которых около восемнадцати тысяч относится к мертвым языкам; большинство из этих забытых звукосочетаний даже невозможно воспроизвести по сохранившимся скудным, а часто и нерасшифрованным записям. Это, как сказал бы Поль Саймон, songs, that voices never share. Но и существующие ныне подражания, имеющиеся в каждом языке, конечно, достаточно разнообразны и интересны – некоторые антропологи даже рассматривают их на уровне метаязыка, как своего рода культурные пароли, по которым люди узнают своих соседей по вагону. Самым длинным оказалось выражение, используемое пигмеями с плато Каннабис в Центральной Африке, – оно звучит так:
«У–ку–лэ–лэ–у–ку–ла–ла–о–бэ–о–бэ–о–ба–о–ба».
Самым коротким звукоподражанием является взрывное «п», которым пользуются жители верховьев Амазонки. А вот как стучат колеса в разных странах мира:
В Америке – «джинджерэл–джинджерэл».
В странах Прибалтики – «па–дуба–дам».
В Польше – «пан–пан».
В Бенгалии – «чуг–чунг».
В Тибете – «дзог–чен».
Во Франции – «клико–клико».
В тюркоязычных республиках Средней Азии – «бир–сум», «бир–сом» и «бир–манат».
В Иране – «авдаль–халлаж».
В Ираке – «джалал–идди».
В Монголии – «улан–далай». (Интересно, что во Внутренней Монголии колеса стучат совсем иначе – «ун–гер–хан–хан».)
В Афганистане – «накшбанди–накшбанди».
В Персии – «карнак–зебуб».
На Украине – «трiх–тарарух».
В Германии – «вриль–шрапп».
В Японии – «додеска–дзен».
У аборигенов Австралии – «тулуп».
У горских народов Кавказа и, что характерно, у басков – «дарлан–бичесын».
В Северной Корее – «улду–чу–чхе».
В Южной Корее – «дулду–кван–ум».
В Мексике (особенно у индейцев уичотль) – «тональ–нагваль».
В Якутии – «тыдын–тыгыдын».
В Северном Китае – «цао–цао–тан–тиен».
В Южном Китае – «дэ–и–чань–чань».
В Индии – «бхай–гхош».
В Грузии – «коба–цап».
В Израиле – «таки–бац–бубер–бум».
В Англии – «клик–о–клик» (в Шотландии – «глюк–о–клок».)
В Ирландии – «бла–бла–бла».
В Аргентине…»
Андрей перевел взгляд в самый низ страницы, где длинные столбцы перечислений заканчивались коротким заключительным абзацем:
«Но, конечно, красивее, задушевнее и нежнее всего колеса стучат в России – «там–там“. Так и кажется, что их стук указывает в какую–то светлую зоревую даль – там она, там, ненаглядная…»
В дверь постучали, и Андрей рефлекторно схватился за рукоять замка, чуть не свалившись с унитаза.
– Скоро ты там? – спросил голос в коридоре.
– Сейчас, – сказал Андрей и смял газету в неровный ком.
«Там–там, – стучали колеса под мокрым заплеванным полом, – там–там, там–там, там–там, там–там, там–там, там–там, там–там…»
В соседнем вагоне была пробка – там шли похороны. Мимо пропускали, но толпа двигалась очень медленно, подолгу застывая на месте.
– Бадасов умер, – сказал рядом чей–то голос.
Перед Андреем стояла неспокойная девочка с огромными грязными бантами в волосах. Стуча кулаком в стекло, она глядела в окно, иногда поворачиваясь к стоящей рядом матери, одетой в турецкий спортивный костюм.
– Мама, – спросила вдруг она, – а что там?
– Где там? – спросила мама.