Все правые руки

— Мы ведем священную войну с интервентами за нашу свободу и независимость, — назидательно, как школьнику проговорил Таранов своему коллеге по цеху. — Это над моей родиной летают снаряды и рвутся мины, а не над твоей. А судя по тому, как ты усиленно педалируешь эту тему, у меня складывается впечатление, что эта возня с химией — ваших рук дело, чтобы впоследствии обвинить нас в преступном использовании не конвенциональных методов ведения боевых действий. Недаром же говорится, что кто громче всех кричит: «Держи вора!», тот сам этим вором и является.

— Да ты в своем ли уме?! — не на шутку взбеленился Рудов.

— В своем. Не сомневайся. И если россияне, потеряв всякий стыд, все же осмелится на проведение этой акции устрашения, то пусть учтут, что весь цивилизованный мир будет с нами, а вы, как в случае со Скрипулями, одними санкциями, на этот раз не отделаетесь. В один ряд с нами встанет всё НАТО. А вас, в конечном итоге, будет ждать суровый приговор Международного Уголовного Суда. И Россия еще д-о-о-лго будет расплачиваться перед международным сообществом, по предъявленным ей счетам, — уже откровенно злорадствовал «щирый».

— Какая же ты, все-таки, мразь, Андрей?! — не удержался от грубого слова Рудов.

— Я попросил бы без оскорблений, пан генерал! И не намерен впредь их выслушивать! — с тонким, несвойственным его телесной комплекции, провизгом от истерики в голосе, проорал тот в ответ на меткую характеристику русского.

— Нет, уж! Дудки! Разговора не получилось! Тогда слушай ультиматум! — при этом Рудов вопросительно оглянулся на застывшего в ярости Афанасьева. Тот, встретившись взглядом со своим другом, энергично закивал, заранее соглашаясь с тем, что сейчас произнесет в трубку Начальник Главного Оперативного Управления.

— Запоминай каждое мое слово! — продолжил Рудов, словно выпускал залпы из «градов»[24]. — Нам уже терять нечего. Мы и так обложены со всех сторон красными флажками, как волки, поэтому заботиться о политической репутации, для нас не имеет никакого практического смысла. А посему, знай, что если вы, бандеровские недобитки, примените, неважно какое, оружие массового поражения, то клянусь вам, никто из вашей верхушки, включая тебя самого, не доживет до предъявления обвинений Международного Трибунала. Я уж позабочусь о том, чтобы избавить его от этой формальности. А там посмотрим, помогут ли тебе, Ондрий, твои ляхи, — несколько переиначил он бессмертные слова великого писателя[25].

С этими словами он с решительно опустил трубку на клавишу соединения, прекратив, ставший уже бессмысленным разговор.

— Уф-ф! — отер выступивший пот со лба главарь хунты, как будто это он сам, только что вел яростную перепалку с невменяемым оппонентом. — Здорово ты его причесал, Иваныч! Я бы, наверное, так не смог.

— Да ладно тебе Валер, — забыв, что они находятся не одни в помещении, вяло отмахнулся Рудов. — Ты, как всегда, оказался прав. У них действительно уже все готово. И боюсь, что никакие разговоры и ультиматумы они не слышат. Фанфары будущей победы не дают услышать разумные доводы.

— Ладно, не тушуйся, — попытался слегка приободрить товарища Афанасьев. — Пошли, пообедаем, что ли? А то все остынет.

— Да. Перед войной надо подкрепиться, — не стал спорить Сергей Иванович, как-то в одночасье осунувшийся и ссутулившийся.

— Спасибо, Аполлинарий Захарович, — не забыл поблагодарить пожилого связиста Афанасьев, беря под локоток своего зама и выходя из переговорной. Вскочившего с кресла, чтобы отдать честь Елизарова, он уже не видел.

III