Все приключения Элли и Тотошки. Волшебник Изумрудного города. Урфин Джюс и его деревянные солдаты. Семь подземных королей

Через год после обмена этими письмами состоялась моя первая встреча с Самуилом Яковлевичем. Он отдыхал после болезни в подмосковном санатории «Узкое», и я приехал к нему (это было 15 апреля 1938 года). Подробности свидания записаны у меня в дневнике, и я рассказываю о них с документальной точностью.

Самуил Яковлевич встретил меня как близкого человека, и я сразу почувствовал себя легко и свободно.

– Я вас представлял совсем не таким, – начал Маршак. – Я думал, у вас вот такая бородка… – Поясняющий жест рукой. – Ну как же, все-таки доцент! А бородки-то как раз и не оказалось…

У нас завязался долгий душевный разговор. Самуил Яковлевич подробно расспрашивал меня о моих интересах и наклонностях, о том, каких писателей я больше люблю, о моей семье, о жилищных условиях (а они были в то время крайне тяжелые) и т. д. Он проявил величайший интерес ко всему, что меня касалось. Он много говорил о литературе и подробно разбирал некоторые современные произведения. Самуил Яковлевич также дал подробную оценку сказки «Волшебник Изумрудного города», сказал, что сказка ему очень понравилась. Жалел, что не успел прочесть «Первого воздухоплавателя».

Маршак спросил меня, люблю ли я стихи и писал ли я их сам. Я сознался в том, что действительно писал. Самуил Яковлевич сказал, что для прозаика обязательно чтение стихов, конечно хороших, они приучают к речи ясной, точной и образной. Незадолго перед тем была напечатана поэма А. Твардовского «Страна Муравия». У Маршака оказался экземпляр поэмы, и он с большим чувством прочитал из нее длинные отрывки.

По настоянию Маршака я прочитал ему одно из своих давних стихотворений, написанное еще в двадцатых годах.

Вот оно:

Верность

Настало тревожное время,
Готовится рыцарь к войне,
И, ногу в тяжелое стремя
Поставив, он молвил жене:

«Со славой вернусь, дорогая,
Меня ты с улыбкою жди
И, горечь разлуки скрывая,
Печальной вдовой не гляди!»

Сказал и умчался далеко
Навстречу превратной судьбе,
И в чуждой стране одиноко
Нашел он могилу себе.

И, долго его ожидая,
Печаль затаила жена,
И, даже с тоски умирая,
Еще улыбалась она…

Самуил Яковлевич одобрил это стихотворение безоговорочно, сказал:

– Очень хорошо!

Впоследствии я вложил эту вещь в уста менестреля в своем фантастическом памфлете «Приключение двух друзей в стране прошлого» (издано в Ташкенте в 1962 году).

В те годы Маршак заботливо сколачивал кадры для детской литературы. Из нашего разговора выяснилось, что он уже рекомендовал меня редакциям журналов «Пионер» и «Костер», советовал Детгизу привлечь меня к работе над «Детским календарем». Такое внимание меня чрезвычайно тронуло, мы расстались друзьями.

Во все последующие годы, вплоть да самой смерти Самуила Яковлевича (1964 год), я делился с ним творческими планами, держал в курсе своей литературной работы и всегда встречал полное понимание и поддержку.

В 1939–1941 годах сказка «Волшебник Изумрудного города» вышла тремя изданиями общим тиражом 227 тысяч экземпляров.

В те же предвоенные годы (удивляюсь, как тогда, при большой педагогической нагрузке в Минцветмете[12], у меня на все хватало времени) я перевел с французского языка никогда у нас не издававшийся фантастический роман Жюля Верна «Необыкновенные приключения экспедиции Барсака». Этот перевод был напечатан в 1939 году в журнале «Пионер» (помогла рекомендация Маршака). Впоследствии «Барсак» (и с ним второй жюльверновский роман «Дунайский лоцман») был издан «Московским рабочим».

Моя литературная деятельность предвоенных лет дала мне смелость просить о приеме в Союз советских писателей. Мою просьбу встретили благосклонно. Моими поручителями, так сказать, «крестными отцами» были Самуил Маршак, М. Ильин[13], Виктор Шкловский. В Союз советских писателей меня приняли 27 января 1941 года.

На дружеской встрече в Центральном Доме литераторов в Москве, где присутствовали Фадеев, Маршак, Гайдар, Михалков, Александр Фадеев сказал:

– Если бы вы знали, сколько раз мы с Маршаком разговаривали о вас, когда беседовали о детской литературе.

– Товарищи, – ответил я, – 1 июля 1940 года исполнилось 30 лет моей научно-педагогической деятельности. Но я намерен проработать еще лет тридцать на писательском поприще…

Может быть, это было принято за пустую похвальбу, но ведь тридцать лет с той поры действительно прошли (и даже тридцать пять!), за эти годы я выпустил два десятка книг, изданных по многу раз, переведенных на тридцать языков народов СССР и зарубежных стран. Их тираж исчисляется почти двадцатью миллионами экземпляров.