Все приключения мушкетеров

Бедность была для нее отвратительна; презрение отнимало у нее большую часть ее могущества. Миледи была королевой только между королевами; для ее владычества нужна была удовлетворенная гордость. Повелевать низшими существами было для нее скорее унижением, нежели удовольствием. Разумеется, она возвратилась бы из ссылки; в этом она не сомневалась; но сколько времени продолжится эта ссылка? Для деятельного и честолюбивого характера миледи дни, проведенные без успеха в достижении цели, казались потерянными; как тяжелы поэтому были для нее дни бездействия и унижения! Потерять год, два, три года, это казалось ей вечностью; возвратиться, когда счастливый и торжествующий д’Артаньян и друзья его получат от королевы награду за услуги ей оказанные; этих мыслей не могла перенести женщина, подобная миледи. Впрочем, буря, которая волновала ее, удваивала ее силы, и она проломила бы стены своей тюрьмы, если бы хотя на минуту физические силы ее могли равняться с умственными.

Воспоминание о кардинале еще больше мучили ее: что должен был думать о ее молчании недоверчивый, беспокойный и подозрительный кардинал, который был для нее не только единственною опорой и покровителем в настоящем, но и главным орудием ее счастья и мщения? Она знала его; она знала, что по возвращении из бесполезного путешествия она напрасно стала бы оправдываться заключением в тюрьму и говорить о перенесенных ею страданиях; кардинал отвечал бы с насмешливым спокойствием скептика, могущественного как вещественною силой, так и гением: «не надо было попадаться».

Миледи вооружилась всею своею энергией, повторяя в глубине души имя Фельтона, этого единственного луча света, проникнувшего в ад, в который она попалась; и как змей, который свивает и развивает свои кольца, чтоб испытать свою силу, она заранее окружала Фельтона тысячами изгибов своего изобретательного воображения.

Между тем время проходило, и каждый удар часов отзывался в сердце пленницы.

В девять часов лорд Винтер, по обыкновению, пришел, осмотрел окно и решетки, пол, камин и двери, и во время этого продолжительного и подробного осмотра, ни он, ни миледи не сказали ни слова.

Без сомнения, оба они понимали, что обстоятельства были очень важны, чтобы терять время в бесполезных словах и бессильном гневе.

– Да, вы не убежите еще сегодня ночью! – сказал барон, уходя.

В десять часов Фельтон пришел поставить часового; миледи узнала его походку. Она угадывала уже его присутствие, как любовница угадывает приближение своего возлюбленного и между тем миледи ненавидела и презирала этого слабого фанатика.

Условленный час еще не наступил; Фельтон не приходил.

Два часа спустя, когда пробило двенадцать, часовой был сменен.

Это был назначенный час, и с этой минуты миледи ожидала Фельтона с нетерпением.

Новый часовой начал ходить по коридору.

Через десять минут пришел Фельтон.

Миледи стала прислушиваться.

– Послушай, – сказал он часовому, – не отходи от этой двери ни под каким предлогом; ты знаешь, что в прошлую ночь милорд наказал солдата за то, что он на минуту отлучился от своего поста, несмотря на то, что во время его отсутствия я караулил за него.

– Да, я знаю, – сказал солдат.

– Наблюдай же, как можно строже. Я пойду осмотреть еще раз комнату этой женщины, – прибавил он; – она, кажется, хочет посягнуть на свою жизнь, и я получил приказание наблюдать за нею.

– Хорошо, – подумала миледи, – вот строгий пуританин уже и лжет.

Солдат улыбнулся.

– Черт возьми, на вас возложено не совсем неприятное поручение, – сказал он, – особенно если милорд позволит вам осматривать и постель ее.

Фельтон покраснел; во всяком другом случае он сделал бы выговор солдату, позволившему себе подобную шутку; но совесть не позволила ему теперь ничего сказать.

– Если я позову, то войди, и если кто придет, то позови меня.

– Слушаю, поручик, – сказал солдат.

Фельтон вошел к миледи. Она встала.

– Это вы? – сказала она.

– Я обещал вам прийти, и пришел, – отвечал Фельтон.

– Вы мне обещали еще что-то.

– Что же такое, – сказал он, и, несмотря на все уменье владеть собой, чувствовал, что колени его дрожали и пот выступил на лбу.

– Вы обещали принести нож и оставить его здесь, уходя от меня.

– Не говорите об этом, – сказал Фельтон; – никакое положение, как бы оно ни было ужасно, не дает права творению Божию лишать себя жизни. Я обдумал и решил, что никогда не должен принимать на себя подобного греха.

– А, вы обдумались, – сказала пленница, садясь на кресло, с улыбкой презрения; – я тоже думала.

– О чем?

– Что не стоит говорить с человеком, который не держит своего слова.

– О, Боже мой! – шептал Фельтон.

– Вы можете уйти, – сказала миледи, – я не буду говорить с вами.

– Вот нож! – сказал Фельтон, вынимая его из кармана, откуда не решался прежде вынуть его и отдать пленнице.

– Покажите мне его, – сказала миледи.

– Зачем?

– Даю вам слово, что возвращу вам его сейчас же; вы положите его на стол и встанете между ним и мной.

Фельтон подал нож миледи, которая внимательно осмотрела его и попробовала острие его на конце пальца.