Всё пришедшее после

Увидев этот мрамор, ты вздохнешь
Среди полей Аркадии беспечной,
Вдруг пораженный грустью бесконечной,
Страницу жизни ты перевернешь.

Здесь головы кружит хмельная кружка,

Под лютню пляшут пастушок с пастушкой,
И пуще прежнего веселье разгорится,
Но ты замрешь, прохожий, над гробницей.

Постепенно Костя из отдельных фрагментов составлял некую модель, которую он про себя называл сакральной политикой.

Глеб только что вернулся из Переделкина, куда ездил навещать больного Патриарха, и выглядел встревоженным. Алексию шел уже 93-й год, и любая болезнь могла стать для него последней.

– Ну, как продвигается экуменическая деятельность? – после изучения документов Костя проявлял к ней подлинный интерес.

– Поспешай медленно, говорили древние.

– Павел VI опять встречался с Афиногором.

– Нам еще до этого далеко. В прошлом году я был в Риме, посещал орден доминиканцев.

– Святую инквизицию? – Костя широко раскрыл глаза.

– Инквизиция давно отыграла свое время.

– Не спорю. Но ведь есть общественное мнение.

– И вы, историки, сыграли здесь не последнюю роль.

– Ты и вправду считаешь возможным объединить церкви? – задал прямой вопрос Костя.

– Не торопись, друже. Полагается все взвесить. Но делать шаги навстречу все равно надо. Разделение ведет к войнам. Действовать надо осторожно. Знаешь, у меня в юности был один знакомый еврей. Он всегда говорил: зачем тебе лезть напролом, научись маневру.

– Ага! Нормальные герои всегда идут в обход!

– Те, кто противодействует, больше склонны к решительным, я бы даже сказал, грубым действиям. Они не терпят компромиссов и признают только черно-белую гамму.

Глеб помолчал, потом сказал уверенно:

– И все же христианство, несмотря на множество церквей, имеет общую основу.

– Однако согласись, мы далеко разошлись с западным миром.

– Но не настолько, чтобы не иметь общего, – парировал Глеб. – Никто не призывает народ терять свою особенность.

– И все же, все же, все же… Запад есть Запад, Восток есть Восток, и с мест они не сойдут. Пока не предстанет Небо с Землей на Страшный Господень суд…

– Киплинг? А я тебе отвечу. Тем же Киплингом. – Глеб поднялся, подошел к книжным полкам, нашел нужный томик, открыл его на закладке, прочел вслух:

Но нет Востока и Запада нет, что племя, родина, род,
Если сильный с сильным лицом к лицу у края земли встает?

– Вот любопытное зрелище! Православный Владыка использует как аргумент стихи масона Киплинга! – воскликнул Костя.

– Ты этого захотел.

Костя развел руками.

Глеб продолжал:

– Конечно же Киплинг не аргумент. Я это сам понимаю. И даже отдаю себе отчет в том, что мои оппоненты по-своему правы. Справедливость и истина на их стороне. Государственные, национальные и прочие интересы, наконец, русское православие, что может быть важнее в исторической перспективе? Но это – реалии земного мира, понимаешь?

Глеб заложил руки за спину и подошел к окну. Не оборачиваясь, он сказал:

– Когда я думаю о драгоценной крови Христовой, я выбираю Христа и отказываюсь от справедливости и истины! Я предпочитаю жить его замыслами, а не нашими соображениями!

Воцарилось молчание. Костя в который раз признал правоту Глеба. Справедливость и истина – изобретения человечества и по-разному воспринимаются людьми и небожителями.

«Он видит и чувствует то, чего не видят и не чувствуют другие, – размышлял Костя, – гордыня не позволяет слышать то, что слышит смирение». Вслух он произнес:

– Понимаю, как тебе непросто, Глеб. Любой из них тебе сказал бы, что Христос, справедливость и истина – это одно и то же. А я не стану. И судить не буду. Только знай, Глеб, если тебе понадобится помощь, можешь на меня рассчитывать. На все сто процентов.

Глеб, улыбнувшись, вернулся к столу.

Костя тоже сел и попросил Глеба не уходить от темы экуменизма.

– Скажи, как ты себе это представляешь? Давай заглянем через поколение. Что в итоге?

– Я же не писатель-фантаст и не кудесник. Святоотеческие писания впрямую не говорят о политике. Мне только ясно, что объединение в том или ином виде неизбежно. Разделение людей должно проходить не по политическим границам, а по границам Добра и Зла.

– Очень неконкретно.

Глеб вздохнул и понизил голос:

– Понимаешь, мирская власть признается религией в крайнем случае в виде монархии. Поэтому любое федеративное устройство не актуально.

– То есть в идеале, как в этих стихах, должен вернуться род царей-жрецов? Имеющих неоспоримое право? Право крови?

Глеб не успел ответить, его позвали к телефону. Возвратился он расстроенный и озабоченный:

– Алексий скончался. Надо ехать.