Всё пришедшее после

Лучшее время для игр приходилось на день, пока взрослые были на работе. Ребятишки могли прийти к кому-нибудь из приятелей в комнату и устроить под столом блиндаж или, лежа на животе, расстелить на полу карту, как Чапаев.

Старшие мальчики возились на ковре. Виталика никто не трогал, он был самым младшим, не имел права голоса и только наблюдал. На него не обращали внимания. Виталик видел, как мальчики с пылающими лицами что-то шептали друг другу. Рука одного из них исчезала в расстегнутой ширинке другого, потом выскальзывала оттуда, они опять шептались, и тогда другой украдкой лез в штанишки первому. Давясь смехом, они показывали друг дружке измеренную в потайном месте длину.

Виталик никогда не делился увиденным с матерью, подозревая, что она может запретить ему играть с большими мальчишками.

Если в ходе игры они брали пленного, а это, как правило, был кто-то из младших, командир приказывал своим подчиненным поставить пленного на колени. Пьянея от собственной власти, он приближался к удерживаемому пленному, норовя унизить его стыдным образом.

Когда для жертвы его противник был кумиром, она не слишком сопротивлялась. В этом случае старший мальчик позже сам искал случая уединиться со своим вчерашним пленником. Он нарочито грубым голосом зазывал младшего в комнату. Наблюдательный Виталик замечал, что жертва, краснея и скрывая радость, повиновалась. Виталик мог только догадываться, что они делали, оставшись наедине. Младший выходил из комнаты с горящими щеками и блестящими глазами, ни на кого не глядя, боясь себя выдать.

Взрослые, занятые своими скучными делами, никогда не думали о сложных взаимоотношениях между детьми, иногда доводивших мальчишек до слез.

К тому времени маленькая семья, членом которой был Виталик, уже знала о смерти его отца. Клавдия, державшаяся до этого неприступно, несмотря на то что пользовалась вниманием мужчин, готовилась теперь выйти замуж за Вадима.

Через год с небольшим она оставила свекровь и переехала к Вадиму. Виталик вскоре тоже уехал от бабушки. Увы, ему не посчастливилось в полной мере насладиться бабушкиной заботой, участием, лаской. Она не смогла долго прожить в одиночестве, переживая потерю сына. Через несколько лет она угасла. Виталик вступил без прикрытия в жестокий и безумный мир взрослых.

Мать Вадима никак не вписывалась в понятие бабушки, да и оскорбилась бы, вздумай кто ее так назвать. Ей еще не исполнилось и пятидесяти. Она была «немка», то есть учительница немецкого языка. Властная и строгая, не терпящая возражений, Зинаида Зиновьевна тщательно следила за собой, предпочитая костюмы, высокие каблуки, никогда не выходя из дома без шляпки на темных волосах. Виталик должен был называть ее по имени и отчеству, в крайнем случае, как она говорила, в неофициальной обстановке, тетей Зиной. За глаза Виталик звал ее, как, впрочем, и ее ученики, Зизи.

Зизи жила недалеко от них в комнате в большом доме на Красноказарменной улице. С ней в квартире жила еще только одна соседка, которая проводила большую часть времени в родной деревне. Придя в первый раз в гости к Зизи, Виталик был поражен высокими потолками, ванной и отсутствием жильцов.

Зизи милостиво соглашалась присмотреть за Виталиком, если взрослые уходили в гости или уезжали по делам. Тогда она смотрела на Виталика строгими карими глазами, и он поеживался, замечая в них лиловый огонек.

– Ну-с, молодой человек, помогите даме раздеться, – говорила она, входя в прихожую, скидывая ему на руки пальто, отдавая шляпку и наблюдая, как он снимает с нее боты.

Виталик, ощущая двойственное чувство жертвы, подчинялся. К щекам приливала кровь, и он старался избегать ее взгляда. Она же, видя его замешательство, приподнимала рукой его подбородок, ее глаза прищуривались.

Когда она была им недовольна, она поводила его головой из стороны в сторону, повторяя «русише швайн». Ее полные белые пальцы с маникюром касались его губ, проникали в рот. Не в силах сдержать себя, она сжимала его шею ногами, глядя сверху вниз расширившимися зрачками.

– Понимаешь ли ты, скверный мальчик, что все равно все будет по-моему?

Наконец, притворно хмурясь, она прощала его и, легонько хлопнув пониже спины, отпускала играть.

В хорошем настроении, отдыхая после обеда, она подзывала его к себе, тешилась с ним, находя удовольствие в его покорности, согласии подчиняться ее фантазиям. В таких случаях Виталик сам был готов упасть, как спелый плод, к ее ногам.

Она же, облизывая губы, покачивалась, то отталкивая его, то вновь подзывая, вспоминая строки из «Фауста»:

Голенький, бескрылый гений, фавн без грубости
звериной —
Мальчик спрыгивает на пол, но его упругость почвы
Вмиг подбрасывает кверху, с двух и трех прыжков
малютка
Достает до потолка.