Все проплывающие

В конце двадцатых годов его обследовал известный психиатр доктор Эберле-Гофман, описавший «феномен Михаэля Келлера» в специальных журналах как интересный случай ретроградной амнезии. «Утрата памяти столь полная, что удивительно, как этот человек не забыл родной язык. Хотя специалисты утверждают, что речь его весьма бедна… Но, конечно, самое поразительное заключается в том, что этот человек, искалеченный войной и утративший родину, сохранил в своем сердце некий свет, некую высшую радость, даруемую Господом лишь избранным… Его воздействие на пациентов, имевших возможность с ним общаться, просто удивительно по силе. У проведших с ним в палате несколько дней наблюдалось резкое улучшение состояния…» По этому поводу профессор Хайдеггер записал в своем интимном дневнике (из которого впоследствии вырос его знаменитый труд «Время и Сущность»): «Бытие добра и зла немыслимо вне длительности, вне времени, вне истории, тогда как Радость («феномен Михаэля К.») преодолевает эту длительность и, «поглощая добро и зло», выступает как психологический атрибут вечности. Т. о., Михаэль К. существует одновременно во времени и в вечности, как всякий человек, но его существование реализуется в форме сновидения, обладающего самодостаточным содержанием».

По воскресеньям Миша с женой и дочкой ходил в церковь, а после обеда они втроем, если позволяла погода, катались на лодке по Прегелю. Гертруда видела теперь сны, которые можно было потрогать руками, и бескостные видения не беспокоили ее.

Вникая в премудрости часового дела, Миша досконально изучил то, что часовщики называют ремонтуаром и ангранажем, реглажем и кадрактурой, узнал систему Грагама и шварцвальдский крючковый ход и понял, что часы – дитя пространства, прикинувшегося в глазах людей временем. Несколько месяцев он пытался сконструировать механизм, который помог бы ему вернуться в прошлое, но однажды не выдержал и расколошматил конструкцию молотком. Он понял, что затерялся во времени, понял, что вернуться назад означало бы познать секрет вечности, чуждой смертному человеку, поддающемуся, однако, на уловки грядущего, убеждающего нас в том, что мы владеем настоящим. На самом деле мы владеем только прошлым, с грустью заключил Миша, прошлым, которое и есть наше настоящее и наше будущее; собственно же будущее – фикция, сон, и только во сне мы проникаем в грядущее безвременье, влекущее как счастье, – сон и смерть родственны, как чудо и чудовище, чудо сна и есть единственная дверь из времени в вечность…

Каждое утро он находил на тумбочке у изголовья голубую тарелку с алым сочным яблоком. Весь день исследовал серебряную вязь часовых механизмов. Ночью со вздохом облегчения вытягивался на крахмальных простынях, с наслаждением вдыхая запах ромашки, исходивший от Гертруды. Это и была жизнь, это и было счастье.

В марте 1945 года, сидя у стола, на котором покоилась со скрещенными на груди руками Луиза, убитая случайным осколком при воздушном налете, Миша и Гертруда прислушивались к канонаде, приближавшейся к городку со всех сторон. В мастерской тикали часы. Гертруда что-то шептала.

Рано утром, когда они собрались на кладбище, под окнами их дома остановился русский танк. Из люка выбрался кряжистый белокурый парень со шлемом в руках. Он поднялся на крыльцо и постучал в дверь, но ни Миша, ни Гертруда не шелохнулись. Увидев гроб, танкист смутился и шепотом спросил: «Огонька не найдется, папаша?» Часовщик щелкнул зажигалкой и поднес огонь к папиросе. Русский прикурил, закашлялся и вышел, тихо притворив за собою дверь. Гертруда сказала: «Пора, Миша…» – «Я не Миша, – сказал муж. – Меня зовут Сергей. Сергей Иванович Ламеннэ. На Рождество мне подарили лошадь с льняной гривой, а потом мы катались на санях». Он думал, что вот сейчас заплачет, но не заплакал.

Похоронив дочь, он ушел. Люди и чудовища, населявшие Гертрудины сновидения, выбрались в ее дневную жизнь, и она, кажется, даже не заметила исчезновения мужа. Каждое утро она ставила на тумбочку у изголовья голубую тарелку с алым сочным яблоком, которое сморщивалось и сгнивало, прежде чем она успевала закрыть за собой дверь.

Изможденный старик в истрепанном пальто прошагал сотни километров, питаясь подаянием в толпах инвалидов и ночуя где придется, и однажды в полдень толкнул дверь в библиотеку поместья Ламеннэ, чудом сохранившуюся, даже с книгами на полках, – правда, это были совсем другие книги. На каминной полке стояли часы. Он нажал потайную пружинку, достал из углубления ключ и завел часы, звонко пропевшие фрагмент знаменитого бетховенского финала. Испитая девушка, служившая в этой сельской библиотеке, изумленно взирала на уродливого старика, подслеповато помаргивавшего у камина. Путаясь в словах, он спросил о судьбе барской библиотеки. Пожав плечами, девушка отперла клетушку, где были свалены тома с золотыми и лиловыми обрезами. Сергей Иванович безошибочно извлек из кучи том большого формата. Открыл книгу, прочел:

Freude, Freude treibt die R"ader
In der grossen Weltenuhr…[3]