Все проплывающие

Девушка спустилась в столовую и с книксеном сообщила, что приготовила спальню для господина майора.

– Как вас зовут? – Он налил себе еще спирта и выпил, после чего наконец закурил папиросу.

– Элиза, – ответила пасторша. – Ее предки из старинной гугенотской семьи… – Старуха вдруг улыбнулась: – Настоящее ее имя – Элоиза.

– Вы замужем?

– Нет, господин офицер. Мой жених погиб на фронте. В Африке.

Он смотрел на нее тяжелым взглядом.

– Помойте ноги.

Девушка посмотрела на тетку, но та лишь пожала костлявым плечиком.

– Здесь, – уточнил майор, пыхнув папиросой. – Пожалуйста.

Девушка принесла в тазе теплую воду, чуть приподняв юбку, села на табурет и осторожно опустила узкие ступни в воду. Сжав юбку коленями, стала намыливать ноги.

Майор не шелохнувшись наблюдал за нею.

Наконец она вытерла ноги полотенцем, которое принесла из ванной старуха, надела туфли и посмотрела на офицера. Он выпил спирта и встал.

– Спасибо. Я пойду спать.

– Il c’est insens'e[4], – прошептала старуха.

– Peu probablement, – возразил майор, уже ступивший на лестницу. – Je suis la derni'er des hommes… homme 'epuis'ee… seulement, mademoiselle H'elo"ise… Просто у вас очень красивые ноги. Tr`es joli[5].

Широкая кровать с аккуратно – углом – откинутым одеялом слепила взгляд белизной белья. Чертыхнувшись, Лавренов разделся и лег под пуховик.

Пахло яблоками.

Майор спал.

На следующий день за завтраком пасторша, не поднимая глаз на офицера, смущенно проговорила:

– Господину майору, вероятно, нужна женщина. Элиза…

– Не нужна. – Лавренов мотнул головой. – Ни вы, ни Элиза, ни черт, ни дьявол…

– У меня есть сестра, – донесся сверху голос Элизы, которая, убрав в комнате майора, вышла на галерею, опоясывавшую столовую на уровне второго этажа. – В отличие от меня она стройная, худенькая и…

Майор закурил и с интересом уставился на Элизу. Лицо ее было бесстрастно.

– Милые дамы, – наконец сказал майор. – Я трижды ранен и дважды тяжело контужен. Мне хочется спать, и мне не нужна женщина вообще. Мои жена и дочь погибли в блокадном Ленинграде от голода. Соседка рассказала мне, что, когда девочка просила есть, жена слегка надрезала вену и давала ей попить теплой крови, а потом аккуратно заклеивала ранку. До следующего раза. Их похоронили в огромной братской могиле. – Он помолчал, задумчиво глядя на кончик дымящейся папиросы. – Я не думаю, что в этом виноваты вы или даже ваш африканский жених, фройляйн. Война… – Он встал. – Извините, но я ранен в голову и хочу спать. А продукты и мыло у вас будут и без этого… и у вашей сестры тоже… Извините.

Так и не сообразив, за что он только что извинился, майор поднялся наверх, старательно обогнув замершую на галерее девушку, и лег спать поверх покрывала.

– Полчаса, – шепотом скомандовал он себе. – Тридцать минут.

Весь день он провел на железнодорожной станции, куда прибывали наступающие части, пополнение и где танкисты развернули свою вторую ремонтную базу. Вместе с главным врачом дивизии решали, где лучше расположить госпитали.

– Один в бывшем военном училище – на крыше башенка с птицей, узнаете, – распоряжался Лавренов, – другой за водонапорной башней у переезда, метров двести – двести пятьдесят по мощеной улице от тюрьмы. Третий – в ста метрах от собора два целехоньких здания под такими крышами-колпаками… к ним надо только дорогу расчистить… Куравлев!

К нему подбежал офицер с капитанскими погонами.

– Пополнения нашего уже сколько?

– Две роты, товарищ комполка.

– К церкви на расчистку подъездных путей для дивизионного госпиталя! Привлеките местное население, Куравлев, и заплатите им за работу… ну, едой, конечно…

С начальником штаба на всякий случай проехал до магистрального шоссе, откуда полку было приказано в течение часа-полутора выйти на северо-восточную окраину Кенигсберга.

– Час-полтора. – Лавренов покачал головой. – По таким дорогам можно. И сразу в ад, Николай Игнатьич.

– Как учили, Петр Иваныч. На макете в штабе армии нам показывали всю эту механику – я доложу. Там никаким полкам или батальонам не развернуться, приказано сформировать штурмовые группы разной численности для действий против фортов и других укрепсооружений. Чем и занимаюсь.

– Что население?

– Женщины, дети, престарелые. Мужчин призывного возраста – ни одного. Город – сами видите… распахали его будь здоров…

– Вижу. Ну, а через час-полтора кто нас встретит с шампанским?

– Хозяева те же, Петр Иваныч: дивизия СС «Мертвая голова».

– Мистика, Николай Игнатьич, но ничего не попишешь: придется нам оторвать голову «Мертвой голове».

Он вышел из машины возле будущего госпиталя. Подъезды к зданию были почти расчищены, женщины – среди них он разглядел и пасторшу с Элоизой – подметали дорожки.

Огибая кучи битого камня, он вошел в собор. Стены здания в нескольких местах были пробиты снарядами, фрески на стенах сбиты пулями, крышу с башни сорвало взрывной волной.

– Этот храм построен в пятнадцатом веке, – услышал он голос пасторши за спиной. – Война… она не щадит искусство…

Он обернулся. Рядом с пасторшей была Элоиза в сером пальто и черном берете.