Все против всех

"Преславное чудо, небо украшено звездами, земля - цветами, Петербург господами, Москва - церквами, Дон - казаками, Казань - татарами, Вятка слепнями, Оренбург - башкирами, Красноуфимск - черемисами, Екатеринбург торгашами, Верх-Исетский - мастерами, Шарташ - варнаками, Шадринск пихтовыми голенищами, Верх-Нейвинск - обушниками, Шура - немытыми кулаками, Таволги - шубниками, Висим - кокуручниками, Грязной завод творожниками, Нижний Тагил - хохлами, Верхний Тагил - кошелями, Воробьи зобами, Утка - новыми лаптями, Пермяки - грязными местами, Сылва дубасами, Шайтанка - хвастунами, Мартьянова - зипунами, Волегова токунами, Илимка - колдунами, Тепляки - соломой, Кедровка - пареньками, Симонята - ерунами, Лом - тремя зобами, Кын - бражниками, Пермь - сигами, а мы, братья, здесь - добрыми делами".

Великолепно, не так ли? Каково языковое художество! Так и напрашивается аналогия с уральскими народными промыслами (многие из которых всемирно известны - тагильские подносы и кружева, туринская игрушка, Касли, оружие из Златоуста).

Между прочим, эта фольклорная россыпь - та самая "Малахитовая шкатулка", из которой потом будет черпать свои самоцветы Павел Петрович Бажов...

Я не случайно привел полностью эту фольклорную присказульку (так ее называют на Чусовой): в ней очень четко отражена чрезвычайная региональная индивидуализация уральского фольклора (зачастую на уровне отдельных местностей). Известен, например, такой феномен, как полушутливые прозвища, закрепившиеся за населением конкретных заводов и отражающие характерную местную специфику. Фольклористы зафиксировали, к примеру, что жителей Бакала называли "батами" (за привычку пересыпать речь диалектизмом "бает" - то есть говорит, произнесенным характерной уральской скороговоркой), жителей Каслей, Бисерти, Нязепетровска, Михайловского, Нижних Серег"гамаюнами" (за певучий выговор), кыштымцев и сысертцев - "жженопятиками" (намек на частые производственные травмы), жителей Верх-Нейвинска "обушниками" (после того, как рабочий Пузанов обухом зашиб до смерти самодура-управляющего). Во многих частушках также обыгрывается местный колорит - типа следующей, записанной под Алапаевском: "Шадринские девки модненьки, Бутаковские - сводненьки, Фоминские девки - прошницы, охлебалися горошницы".

Таким примерам нет числа... И тут возникает вопрос: а как все это соотносится с фольклором позднейшего вышеописанного полупролетарского слоя?

Контраст разителен. В последнем - никакого регионального и местного своеобразия, никакого богатства жанров - в основном, частушки. На место индивидуализации приходит нивелирование. Да и лексика-то становится преимущественно матерной. Во всяком случае, процитировать подобные примеры у меня рука не поднимается.

И это не случайно. Хлынувшая на заводы масса вчерашних крестьян, преимущественно деклассированных, так как крепкие хозяева вели хозяйство и в города не бежали, не могла создать своеобразного фольклора, потому что не обладала соответствующей психологией. Они - и не хозяева, и не мастера, они - маргиналы. Квалификации тоже в массе своей еще не приобрели. А зачастую она и не требовалась: одно дело - металлургия или машиностроение, совсем другое, скажем, - акцизное дело (то есть, попросту говоря, производство водки). Таковы были, к примеру, заводы братьев Злоказовых, превратившиеся в предреволюционные годы на Урале в настоящую "питейную империю". Чтобы гнать горячительное, особого мастерства не требуется соответственно и работать тут могут не мастера, а вчерашние лапотники...

Но и крупные организации типа картелей и синдикатов жадно поглощали рабочую силу, там активно скапливался вышеупомянутый маргинальный элемент. Конечно, это не могло продолжаться вечно - рано или поздно эти полулюмпены обязательно превратились бы в стопроцентных фабричных тружеников с собственными традициями, с устойчивой психологией. Но для этого требовалось время. А вот этого-то тайм-аута историческая судьба России и не дала...

Я не случайно вспомнил злоказовское питейное дело. Именно злоказовских рабочих мы встречаем, и в немалом количестве, в правовом деле Ипатьевского дома. И Авдеев, и Медведев, и Никулин, и Якимов, и еще многие злоказовцы. То есть те самые вчерашние. И в каком же облике они предстают перед нами (и перед историей)?