«А почему бы нет? Они хотят его: выкрасть и увезти, так почему же мне нельзя? Для одного невозможно, ну так ведь это и не обязательно. Нужно только все продумать во всех деталях и остановиться на окончательном, твердом решении и простом плане. Говорить ни с кем до решающей минуты не буду, а в решающую минуту позову товарищей и расскажу им, что надо делать: И если он (Михаил) до сих пор не убежал, то только потому, что он ленивый дурак… Ленин и Свердлов могут козырнуть: вот приказы, вот телеграфные распоряжения, а вот последствия нашего гуманного отношения. Вот и будь после этого: никак нельзя — они процитируют кого-нибудь и скажут: твердость, твердость и еще раз твердость. И волки будут сыты, и овцы целы. То, что надо. Это не расстрел, не убийство: он исчез, его нет. Он будет убит, это ясно, но только мне и моим товарищам, кому я доверю тайну. А для всех он бежал, и хорошо. А как отнесутся к этому Ленин и Свердлов, для меня безразлично. Я знаю и выполню свой долг, а потом на мне пусть хоть выспятся: Точка. Конец колебаний и сомнений».
Далее Мясников подробно описывает, как добровольно, удивив всех, напросился работать в ЧК, вышел на контакт с окружением вельможного ссыльного, был подозрительно быстро рекомендован в качестве «опытного чекиста» (проработал шесть дней!) в Екатеринбург, но успел организовать киллеровскую команду, которая все и провернула. Сам Мясников только дирижировал по телефону, да еще после убийства исполнители перед ним во всем отчитались. Каждый взял по безделушке из карманов убитых. Через некоторое время по просьбе Мясникова Ленин и Свердлов были конфиденциально проинформированы об истинном положении дел. И остались «весьма довольны».
Вот что пишет по этому поводу Б. Беленкин: «В истории убийства Михаила, благодаря мясниковскому мемуару, можно найти исчерпывающие ответы на вопросы, давно мучающие исследователей. Насколько самостоятельными были или могли быть инициативы „снизу“, какова была позиция центра по отношению к бессудным несанкционированным расправам, в чем вообще в этот период (до августа-сентября 1918 г.) заключалась оппозиция „провинция — центр“? Мясниковский текст среди прочего развенчивает излюбленный миф о централизованном тайном заговоре против Романовых: все было примитивней, ничтожней и безнравственней. Создается впечатление, что центр не без удовлетворения наблюдал, как амбициозные большевистские „удельные княжества“ повязывают себя по рукам и ногам кровью своих жертв. В тот период центр вообще удерживал власть отчасти благодаря именно местным инициативам — в области и экономической, и военной, и карательной».
Здесь я позволю себе не вполне согласиться с вышеприведенным текстом в плане отсутствия «централизованного заговора». Во-впервых, пермское убийство нужно рассматривать в контексте всех остальных акций (Екатеринбург, Алапаевск, Ташкент, Петроград), а там центр «наследил» очень даже густо. Во-вторых, сам Б. Беленкин признает, что «самоустраненность центра от бурной активности местных мясниковых и есть самое явное соучастие — не менее преступное, чем тайные указания». В-третьих (и это главное), хотя Беленкин считает, что «не верить Мясникову нет оснований», я все же не склонен доверять Гавриилу Ильичу на все сто процентов. Слишком уж сильно сказываются в его писаниях законы жанра апологетики. Ему нужно непременно доказать именно свой приоритет в расправе, убедить всех, что именно он, а не Ленин и Свердлов — инициаторы всего случившегося (в свете всего ранее сказанного читателю уже должно быть ясно, зачем автору мемуаров все сие надо). А посему — есть основания сомневаться, и весьма веские.
Второе и, наверное, самое интересное: как Мясников себя готовил в плане идейном к Главному Событию своей жизни. Гавриил Ильич, еще раз вам слово: