Все псы попадают в рай (СИ)

Каким бы неграмотным мальчиком Оливер не был, он был смышлен и находчив. После месяца походов к этому психологу он уяснил для себя три вещи. Первое: те, кто живут в грязи, будут жить в грязи вечно, какие бы чистые тряпки на них не натянуть и какой бы вкусной едой не кормить. Второе: чтобы не навлечь на себя неприятности ещё раз, ему нужно стать почти нормальным ребенком. Значит: перестать спать на полу и перебраться на кровать, начать контактировать с людьми и перестать всё время молчать. И третье, но самое главное: Оливер не останется в этом месте, ни за что. Это нормальное место не для него. Оливер никому не принадлежит, ему не нужна ни новая семья ни этот милый детский дом.

И вот ещё через месяц мальчик убегает отсюда. Он бежит быстро, избегая многолюдных улиц и парков. Он в ненавистной ему желтой кофте, синеньких джинсах и с глупым розовым рюкзаком с зайцем. Единственное, что Оливер не учел, так это то, что ему делать дальше? Сбежать то он сбежал. Это было легко. Конечно пришлось побить нескольких мальчишек, что были его старше и заметили его. Они собирались позвать воспитательницу, чтобы всё ей рассказать, поэтому Оливеру пришлось действовать быстро: ударить их своим рюкзаком и быстро давать деру, чтобы его план не сорвался. Но никакого плана у него не было. Ему просто легче дышалось за стенами детдома. Наедине с собой в этом огромном городе ему не нужно притворяться кем-то другим. Тем, кто выше его самого. Оливер — грязь этого города. Всегда был и всегда будет. Нет смысла делать из себя другого человека, но можно надеть красивую маску.

Мальчика вернули в детский дом к вечеру следующего дня. Но остаться в этом милом детском доме ему не разрешили, поэтому определили Оливера в детский дом в другой части города. Он был для трудных детей. Вот это место уже больше подходит Оливеру. Здание не было большим, тут не было большой территории. Тут не было теплых полов и розовых стен. Тут были большие комнаты, в которых жило сразу десять человек. Тут были железные кровати с тонкими матрацами и колючими шерстяными одеялами. Тут были строгие воспитательницы и злые няньки. Тут он провел год. У него не было друзей. Здесь вообще всё далеко от таких понятий как дружба. В том детском доме для проблемных есть только шайки, банды и группировки. Если у тебя нет шайки или банды, то ты считаешься одиночкой и становишься потенциальной мишенью для насмешек. Оливер не успел ею побыть, потому что не проходит и двух недель, его забирает семья с простой фамилией Паркеры. Семья самая простая, как и её фамилия. Женщина домохозяйка, мужчина работает в офисе. Как говорят, бог не дал им своих детей, поэтому они усыновили Оливера. Наслушавшись слезливых историй про его прошлое, они подумали, что смогут дать ему нормальное будущее. Только Оливер не из тех, для кого подходит слово нормальный. Оливер сбежал из этой семьи уже на четвертый день, пока те уехали в магазин за продуктами. Паркеры приехали и обнаружили открытую на распашку входную дверь их квартиры. Мальчика с его небольшими пожитками след уже пропал.

В этот раз его искали двое суток, а, когда нашли, вернули в детский дом для проблемных.

— Ты действительно такой странный, — проговорил мальчик, которому было одиннадцать. Его звали Томом, и он ненавидел Оливера.

Оливер так и не смог нормально ужиться с ребятами в детдоме. Он каждый раз перед сном повторял, что чтобы нормально сосуществовать с людьми и сбежать, нужно вести себя нормально, но, почему то выходило у него это плохо. И он прослыл странным.

Том со своей шайкой, ещё тремя парнишками, были старше Оливера. Не на много, года на два, но всё равно считали себя обязанными превращать жизнь мальчика в детдоме в ад. Они толкали его в коридорах, запирали его в кладовке, подливали ему в кровать суп с ужина. Потому желание покинуть этот детдом росло у Оливера в геометрической прогрессии.

— Ты не должен здесь находиться, — проговорил второй из шайки Тома и ударил Оливера по лбу свой тяжелой ладонью, — сам уйдешь или нам тебя выгнать?

— Сам уйду, — выплюнул девятилетний мальчик и направился на выход из игровой комнаты. В след ему послышался гиенистый смех шайки. Громче всех смеялся этот Том.