Читаем Все радости жизни полностью

— Около девяти. Глотовы и Серегин остались на ферме, продолжали пить.

— Вы пошли одна или с кем-нибудь?

— Я ушла одна, вернее, уехала.

— Во что был одет Серегин в то утро?

— Серегин?.. На нем был темный пиджак, какая-то зеленая рубашка и… серые брюки, сапоги…

— Он был на ферме в серых брюках?

— Вроде бы в серых. Ну, они не такие чтобы светлые, не праздничные, грязные, но серые.

— А волосы?

— Волосы у него еще длинные были, прямо на пиджаке лежали. Они у него темнее, чем у Белозерова, Белозеров намного выше Серегина, и я до сих пор не понимаю, как их можно спутать… Я была дома до одиннадцати. Это помню хорошо, потому что работала в саду, а будильник стоял на окне, и я все время на него поглядывала. Потом поехала на ферму, на это ушло минут десять — пятнадцать. На ферме был один Белозеров.

— Скажите, Савельева, от фермы до силосной ямы сколько примерно метров?

— Да это рядом, метров двести — двести пятьдесят. Я нагрузила силос, ну, сколько я его грузила? Минут двадцать — тридцать. Стала выезжать и встретила Белозерова — он спускался в яму. Я разгрузилась и поехала второй раз. Белозеров к тому времени нагрузился, и мы опять с ним встретились…

Сколько ни допрашивали Савельеву Миронов, народные заседатели, особенно прокурор, она дала те же показания, что и на предварительном следствии. Первое волнение ее прошло, женщина отвечала спокойно и уверенно.

— Свидетель Савельева, вы грузили силос минут двадцать — тридцать. Не мог в это время Белозеров увезти Глотову в поселок, совершить наезд и вернуться? — приступил к допросу адвокат.

— Нет.

— Почему?

— Так Глотовой в это время уже не было, а потом я бы услышала трактор.

— Кстати, вы видели трактор, когда вернулись после обеда?.

— Вот этого не помню, — после некоторого раздумья ответила Савельева. — Утром он стоял, а потом не обратила внимания.

— Скажите, кто раньше ушел с фермы, вы или Белозеров?

— По-моему, он. Ему еще на конный надо было идти.

— Когда выпивали Серегин и Глотовы, Белозеров был на ферме?

— Не помню… Вообще-то должен быть, но кто его знает…

И еще один вопрос задал Камаев Савельевой. Она была очень важным для защиты свидетелем — подтверждала алиби Белозерова, — но давала показания и против него. Камаев решил убедить и судей, и всех присутствующих в том, что Савельевой можно верить. Он спросил ее, ездил ли подсудимый на тракторах.

— Да, — честно ответила Савельева. — На Т-20 ездил, и не раз, Серегин же и заставлял, а на Т-40, на котором задавили женщину, я лично не видела.

Не отказалась от своих показаний и Глотова, даже не попыталась сгладить некоторые противоречия. Решила, видимо, стоять на своем до конца.

У прокурора к Глотовой вопросов было немного, но один очень важный, и Камаев записал ответ на него: «Я сразу же говорила, что ехал Белозеров. Меня задержали на месте до приезда работников ГАИ, и я им сказала о Белозерове».

Миронов устроил перекрестный допрос подсудимому, Глотовой и Савельевой и спросил, есть ли вопросы к Глотовой у адвоката.

— Разрешите? — приподнялся Камаев. — Глотова допрошена подробно, но мне хотелось уточнить кое-какие «мелочи». Последнее слово он выделил для Миронова.

— Хорошо, уточняйте, — разрешил судья, и в его голосе Камаев уловил улыбку — понял его Миронов, будет слушать внимательно.

— Свидетель Глотова, вы подтверждаете свои показания о том, что перед уходом на ферму выпили всего-то «сто грамм» с соседкой-бабушкой?

— Да…

— Вы редко пьете?

— Почему? Как все, по праздникам и так, когда что случается.

— То есть довольно часто?

— А кто сейчас не пьет? У кого денег нет и кому не подают, — бойко ответила Глотова.

— Савельева показала, что в то утро вы еле держались на ногах.

— Савельева врет из-за того, что мы часто с ней ругались.

— Товарищ председательствующий, разрешите вопрос к Савельевой?

— Пожалуйста.

— Савельева, были у вас ссоры с Глотовой?

— Она путает меня со своей золовкой.

— Тише, тише! Я удалю из зала тех, кто пришел сюда повеселиться, — предупредил судья, — Савельева, вы утверждаете, что никогда не ссорились с Глотовой?

— Нет, почему же? По работе ругались, так там с кем не сцепишься из-за того же силоса. Но зла у меня на нее не было.

— А сейчас?

— А сейчас как я к ней могу относиться, если она зазря парня топит.

— Продолжайте, адвокат.

— Глотова, вспомните, где и с кем вы встречали свой день рождения?

— Ну, на ферме, выпили немного с Серегиным, — после небольшой паузы ответила Глотова.

— На ферме, с Серегиным. А почему не дома?

— Дома вечером гуляли.

— А днем или утром, так сказать, предварительно?

— Ну так.

— И в каком месте?

— В насосной, — нехотя призналась Глотова.

— На вопрос прокурора вы ответили, что работникам ГАИ сразу показали на Белозерова. Почему вы не назвали его фамилию, когда вас вытаскивали из трактора. Вспомните, что вы кричали тогда?

— …Что тракторист убежал…

— Тракторист убежал. Хорошо. Но ведь вы утверждаете, что ехали с Белозеровым. А он скотник. Как вас понимать?

Глотова нервно теребила платок.

— Свидетель, отвечайте на вопрос адвоката, — потребовал судья.

— Не знаю, почему так сказала… Видно, себя не помнила.

Зал осуждающе загудел.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Актерская книга
Актерская книга

"Для чего наш брат актер пишет мемуарные книги?" — задается вопросом Михаил Козаков и отвечает себе и другим так, как он понимает и чувствует: "Если что-либо пережитое не сыграно, не поставлено, не охвачено хотя бы на страницах дневника, оно как бы и не существовало вовсе. А так как актер профессия зависимая, зависящая от пьесы, сценария, денег на фильм или спектакль, то некоторым из нас ничего не остается, как писать: кто, что и как умеет. Доиграть несыгранное, поставить ненаписанное, пропеть, прохрипеть, проорать, прошептать, продумать, переболеть, освободиться от боли". Козаков написал книгу-воспоминание, книгу-размышление, книгу-исповедь. Автор порою очень резок в своих суждениях, порою ядовито саркастичен, порою щемяще беззащитен, порою весьма спорен. Но всегда безоговорочно искренен.

Михаил Михайлович Козаков

Биографии и Мемуары / Документальное
Клуб банкиров
Клуб банкиров

Дэвид Рокфеллер — один из крупнейших политических и финансовых деятелей XX века, известный американский банкир, глава дома Рокфеллеров. Внук нефтяного магната и первого в истории миллиардера Джона Д. Рокфеллера, основателя Стандарт Ойл.Рокфеллер известен как один из первых и наиболее влиятельных идеологов глобализации и неоконсерватизма, основатель знаменитого Бильдербергского клуба. На одном из заседаний Бильдербергского клуба он сказал: «В наше время мир готов шагать в сторону мирового правительства. Наднациональный суверенитет интеллектуальной элиты и мировых банкиров, несомненно, предпочтительнее национального самоопределения, практиковавшегося в былые столетия».В своей книге Д. Рокфеллер рассказывает, как создавался этот «суверенитет интеллектуальной элиты и мировых банкиров», как распространялось влияние финансовой олигархии в мире: в Европе, в Азии, в Африке и Латинской Америке. Особое внимание уделяется проникновению мировых банков в Россию, которое началось еще в брежневскую эпоху; приводятся тексты секретных переговоров Д. Рокфеллера с Брежневым, Косыгиным и другими советскими лидерами.

Дэвид Рокфеллер

Биографии и Мемуары / История / Образование и наука / Документальное
Отмытый роман Пастернака: «Доктор Живаго» между КГБ и ЦРУ
Отмытый роман Пастернака: «Доктор Живаго» между КГБ и ЦРУ

Пожалуй, это последняя литературная тайна ХХ века, вокруг которой существует заговор молчания. Всем известно, что главная книга Бориса Пастернака была запрещена на родине автора, и писателю пришлось отдать рукопись западным издателям. Выход «Доктора Живаго» по-итальянски, а затем по-французски, по-немецки, по-английски был резко неприятен советскому агитпропу, но еще не трагичен. Главные силы ЦК, КГБ и Союза писателей были брошены на предотвращение русского издания. Американская разведка (ЦРУ) решила напечатать книгу на Западе за свой счет. Эта операция долго и тщательно готовилась и была проведена в глубочайшей тайне. Даже через пятьдесят лет, прошедших с тех пор, большинство участников операции не знают всей картины в ее полноте. Историк холодной войны журналист Иван Толстой посвятил раскрытию этого детективного сюжета двадцать лет...

Иван Никитич Толстой , Иван Толстой

Биографии и Мемуары / Публицистика / Документальное