Читаем Все радости жизни полностью

Да, время в уголовных делах чаще всего выходит во главу угла. Ничего не значащие в обычной жизни десять — пятнадцать минут приобретают вдруг первостепенное значение. Установить же предельно точное время совершения преступления сплошь и рядом бывает труднее трудного: кто из очевидцев наезда, убийства ли догадается в нужный момент взглянуть на часы? Дело Белозерова не исключение. От одиннадцати тридцати до двенадцати десяти — так довольно приблизительно определяют свидетели момент гибели Красиковой. Поэтому следует опровергнуть утверждение следствия о том, что гости свадьбы видели Белозерова днем или двумя раньше, и доказать обратное — всадник пытался проехать по улице Мира за несколько минут до происшествия, убегал от трактора не Белозеров, а другой человек.

И надежды адвоката постепенно сбывались. Свершившееся застало людей врасплох, все были немало напуганы и взволнованы, к тому же под изрядным хмельком, поэтому каждый запомнил немного, но сведенные воедино впечатления давали довольно точную картину случившегося. Никто не успел рассмотреть убегавшего в лицо, однако одежда запомнилась многим — и длинные черные волосы, коренастая фигура мужчины тридцати, если не старше, лет. Кое-кто встречался с Белозеровым и Серегиным в кабинете следователя и в коридоре прокуратуры, и там, в спокойной уже обстановке, присмотревшись к тому и другому, все взвесив и поразмыслив, люди приходили к убеждению: наезд был сделан не подсудимым. Свидетель Панова твердо стояла на том, что на трактористе были стоптанные яловые сапоги, а свидетель Воробьев, оказалось, просто перепутал дни.

— Я вышел на улицу с гармошкой, — давал показания гармонист Ляпустин, — и увидел у дома во втором переулке привязанную лошадь. — Камаев достал схему и проверил, мог ли свидетель видеть дом Белозерова. Убедился, что мог. — Потом вышел парень, сел на лошадь и поехал по направлению к нам, — продолжал свидетель. — Лошадь испугалась гармошки и затанцевала. Я перестал играть и махнул рукой: поезжай, мол, назад. Парень повернулся и уехал. Было точно так, хоть у кого спросите. Мы еще постояли какое-то время, поджидая молодых, прошли метров триста по улице, и появился трактор. За это время Белозеров не мог доехать до фермы на лошади, пересесть на трактор и вернуться в поселок.

— Вы утверждаете, что на лошади был Белозеров? — спросил судья. — Почему вы не называли его фамилию на следствии?

— Я говорил просто о всаднике, потому что не знал его фамилию, а это был он — Белозеров.

— Свидетель, суд вас предупредил об ответственности за дачу ложных показаний. Вы нам правду говорите? — задал вопрос народный заседатель.

— А что же еще? Я здесь не жил, никого не знаю, одиннадцать лет служил в армии, и мне нет смысла кого-то защищать или оговаривать. И уж если на то пошло: мать приводила Белозерова на свадьбу, все посмотрели на него и сказали, что от трактора убегал не он. Жена Серегина тоже прибегала и обещала привести мужа на опознание, но ушла и не вернулась.

— Вы уверены, что видели всадника двадцать восьмого апреля, а не днем или двумя раньше? — спросил прокурор.

— Уверен: двадцать шестого и двадцать седьмого мы на улице не гуляли.

2.

Во время перерыва адвокат прочитал записи показаний только что допрошенных свидетелей и успокоился окончательно: обвинительного приговора не будет! Он закрыл папку, поднялся и тут же снова опустился на стул, пораженный внезапно пришедшей мыслью: «Если Белозеров возвращался на ферму на лошади, а трактор в это время шел в деревню, то где-то их пути должны пересечься! Во всяком случае, Белозеров должен был видеть трактор!..»

Камаев достал копию схемы происшествия. А, вот в чем дело: от фермы к деревне идут две дороги — одна полем, другая в объезд, мимо кладбища, со стороны Сухоложского тракта. Путь движения трактора показан, а как возвращался на ферму Белозеров, неизвестно…

Походить бы, размяться, но нельзя — налетишь еще на кого-нибудь!.. Все так, все так, но не повредит ли он Белозерову, если начнет уточнять? Спросить, пока перерыв, и в зависимости от этого… Нет, истина должна быть добыта честно!

В коридоре возник шум. Что там такое?

— Савельева Глотову чехвостит, — разъяснил причину скандала чей-то женский голос.

Другой сразу же отозвался:

— И правильно: так завралась, что дальше некуда. Губит парня, бесстыжая, и хоть бы что, не моргнет даже своими зенками.

Камаев едва дождался окончания перерыва, и перед тем как суд приступил к допросу нового свидетеля, попросил разрешения задать вопрос Глотовой и пояснил:

— Я понимаю, что несколько нарушаю порядок ведения следствия, однако считаю необходимым выяснить одно обстоятельство теперь же.

— Пожалуйста, — не очень охотно разрешил Миронов.

— Глотова, на предварительном следствии вы вначале показали, что трактор шел полем, затем изменили показания. Почему?

— Я перепутала.

— Значит, трактор шел…

— Возле кладбища.

— Товарищ председательствующий, разрешите несколько вопросов к свидетелю Ляпустину?

— Задавайте, — совсем недовольно разрешил судья. — Ляпустин, встаньте.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Актерская книга
Актерская книга

"Для чего наш брат актер пишет мемуарные книги?" — задается вопросом Михаил Козаков и отвечает себе и другим так, как он понимает и чувствует: "Если что-либо пережитое не сыграно, не поставлено, не охвачено хотя бы на страницах дневника, оно как бы и не существовало вовсе. А так как актер профессия зависимая, зависящая от пьесы, сценария, денег на фильм или спектакль, то некоторым из нас ничего не остается, как писать: кто, что и как умеет. Доиграть несыгранное, поставить ненаписанное, пропеть, прохрипеть, проорать, прошептать, продумать, переболеть, освободиться от боли". Козаков написал книгу-воспоминание, книгу-размышление, книгу-исповедь. Автор порою очень резок в своих суждениях, порою ядовито саркастичен, порою щемяще беззащитен, порою весьма спорен. Но всегда безоговорочно искренен.

Михаил Михайлович Козаков

Биографии и Мемуары / Документальное
Клуб банкиров
Клуб банкиров

Дэвид Рокфеллер — один из крупнейших политических и финансовых деятелей XX века, известный американский банкир, глава дома Рокфеллеров. Внук нефтяного магната и первого в истории миллиардера Джона Д. Рокфеллера, основателя Стандарт Ойл.Рокфеллер известен как один из первых и наиболее влиятельных идеологов глобализации и неоконсерватизма, основатель знаменитого Бильдербергского клуба. На одном из заседаний Бильдербергского клуба он сказал: «В наше время мир готов шагать в сторону мирового правительства. Наднациональный суверенитет интеллектуальной элиты и мировых банкиров, несомненно, предпочтительнее национального самоопределения, практиковавшегося в былые столетия».В своей книге Д. Рокфеллер рассказывает, как создавался этот «суверенитет интеллектуальной элиты и мировых банкиров», как распространялось влияние финансовой олигархии в мире: в Европе, в Азии, в Африке и Латинской Америке. Особое внимание уделяется проникновению мировых банков в Россию, которое началось еще в брежневскую эпоху; приводятся тексты секретных переговоров Д. Рокфеллера с Брежневым, Косыгиным и другими советскими лидерами.

Дэвид Рокфеллер

Биографии и Мемуары / История / Образование и наука / Документальное
Отмытый роман Пастернака: «Доктор Живаго» между КГБ и ЦРУ
Отмытый роман Пастернака: «Доктор Живаго» между КГБ и ЦРУ

Пожалуй, это последняя литературная тайна ХХ века, вокруг которой существует заговор молчания. Всем известно, что главная книга Бориса Пастернака была запрещена на родине автора, и писателю пришлось отдать рукопись западным издателям. Выход «Доктора Живаго» по-итальянски, а затем по-французски, по-немецки, по-английски был резко неприятен советскому агитпропу, но еще не трагичен. Главные силы ЦК, КГБ и Союза писателей были брошены на предотвращение русского издания. Американская разведка (ЦРУ) решила напечатать книгу на Западе за свой счет. Эта операция долго и тщательно готовилась и была проведена в глубочайшей тайне. Даже через пятьдесят лет, прошедших с тех пор, большинство участников операции не знают всей картины в ее полноте. Историк холодной войны журналист Иван Толстой посвятил раскрытию этого детективного сюжета двадцать лет...

Иван Никитич Толстой , Иван Толстой

Биографии и Мемуары / Публицистика / Документальное