Все рассказы об отце Брауне

«Самый развеселый вдовец высшего света устраивает очередной обед с причудами. Наши выдающиеся граждане наверняка помнят светский прием под девизом «Парад младенцев», когда в роскошном особняке Ловкача Тодда в поместье Пилгримз-Понд очаровательные дебютантки предстали перед гостями в еще более юном облике, чем им положено от природы. Еще веселее изысканное светское общество резвилось годом раньше на «Людоедском обеде», где угощение было оформлено в виде человеческих рук и ног, а один известный остроумец во всеуслышание предложил съесть своего соседа по столу. Тема нынешнего празднества пока сокрыта в глубине загадочной души мистера Тодда и в осыпанной бриллиантами груди наших светских весельчаков, но, по слухам, на сей раз будут обыгрываться нравы и обычаи низших слоев общества. Это будет особенно пикантно в связи с тем, что как раз сейчас у нашего хлебосольного Тодда гостит знаменитый путешественник лорд Крэтчетт, родовитый аристократ из британских дубовых кущ. Странствия лорда Крэтчетта начались еще до того, как вернули к жизни его древний феодальный титул. Он еще в юности посетил Соединенные Штаты, и ходят слухи, что вернулся неспроста. Мисс Этта Тодд — одухотворенная обитательница Нью-Йорка — получит по наследству более миллиарда долларов».

— Ну как? Заинтересовало? — спросил Ашер.

— У меня нет слов, — ответил отец Браун. — Даже и не соображу, что в целом мире могло заинтересовать меня меньше. Не понимаю, чем это вам-то интересно — разве что демократическая общественность наконец добилась смертной казни для журналистов за такую вот писанину?

— А! — сухо отозвался мистер Ашер, протягивая священнику еще одну газетную вырезку. — Может, это покажется вам любопытнее?

Заметка была озаглавлена «Зверское убийство тюремного надзирателя. Заключенный сбежал!».

«Сегодня перед рассветом в каторжном поселении в Секвойе, на территории нашего штата, раздались крики о помощи. Прибежавшие на шум сотрудники обнаружили труп часового, дежурившего на северной, самой высокой стене тюрьмы — из-за ее труднодоступности считалось, что здесь довольно одного человека для охраны. Несчастного караульного сбросили с высоты на землю, голова его была разбита чем-то наподобие дубины, а служебное оружие пропало. В ходе дальнейшего расследования обнаружилась пустая камера, которую раньше занимал мрачный и неразговорчивый бродяга, называвший себя Оскаром Райаном. Он был задержан за пустячное правонарушение, однако производил впечатление человека с темным прошлым и опасным будущим. Когда наконец рассвело и солнечные лучи озарили место преступления, выяснилось, что беглец оставил на стене надпись — видимо, обмакнув палец в кровь: «Это самозащита. Он был вооружен. Я ему зла не желал, а только одному человеку. Пулю я сохраню для Пилгримз-Понда. О. Р.». Чтобы рискнуть взобраться на такую высоту, вступив при этом в борьбу с вооруженным часовым, требуется или нечеловеческое коварство, или поразительная отвага».

— Что ж, литературный стиль уже чуть получше, — жизнерадостно заметил священник. — И все-таки не понимаю, чем я могу помочь? Хорош я буду, если на своих коротеньких ногах стану гоняться по всему штату за атлетически сложенным преступником! Да и вряд ли кто-нибудь его отыщет. Каторжное поселение в Секвойе находится миль за тридцать отсюда; места там безлюдные и довольно лесистые, а дальше начинаются прерии — несомненно, туда он и отправится, если неглуп. Там можно схорониться в любой норе или на любом дереве…

— Он не в норе, — отозвался заместитель начальника тюрьмы. — И не на дереве.

— Откуда вы знаете? — моргнув, спросил отец Браун.

— Хотите с ним поговорить? — вопросом на вопрос ответил Ашер.

Отец Браун широко раскрыл свои бесхитростные глаза:

— Он здесь? Как ваши люди его поймали?

— Я сам его поймал, — протянул американец, вставая и неторопливо прохаживаясь перед очагом. — Уцепил рукояткой трости. Не удивляйтесь так, это правда! Вы знаете, я люблю иногда прогуляться по сельским дорогам в окрестностях этого унылого учреждения. Ну так вот, сегодня под вечер я шел по узкой дорожке; по обе стороны чернели живые изгороди, а за ними тянулись однообразные серые пашни. Нарождающийся месяц посеребрил все вокруг, и при его свете я увидел человека, бегущего через поле к дороге. Бежал он пригнувшись, точно спортсмен на дистанции, и почти уже выбился из сил, но через густые кусты проскочил, словно то была паутина — или, вернее, будто сам был каменный. Я услышал треск и хруст ломающихся веток. Всего на миг его силуэт возник передо мною в лунном свете, и тут я его подсек тростью под колени. Он так и рухнул! А я засвистел в свисток. Свистел долго, пока не прибежали наши ребята и не скрутили его.

— Вот бы вышло неловко, если бы оказалось, что это известный бегун готовился к состязанию, — заметил отец Браун.

— Не оказалось, — угрюмо промолвил Ашер. — Мы быстро выяснили, кто он такой. Хотя я сразу догадался, едва увидел его при луне.

— Вы решили, что он — сбежавший каторжник, — сказал священник. — Потому что прочитали в газете о каторжнике, который сбежал.