Все рассказы об отце Брауне

Он застал трех почтенных джентльменов в обществе четвертого. Нэрс, лысеющий блондин с моноклем и резкими чертами лица, бывший при старом Гэллапе кем-то вроде поверенного (хотя прямо об этом не говорилось), стал расспрашивать Бирна преимущественно о числе людей, состоящих в революционной организации. Об этом репортер знал мало, а рассказывал еще меньше, так что довольно скоро все четверо встали, и последнее слово осталось за самым молчаливым.

— Спасибо, мистер Бирн, — произнес Штейн, складывая очки. — Мне остается лишь сказать, что все готово. Тут я вполне согласен с мистером Элиасом. Завтра к полудню полиция арестует мистера Элиаса на основании свидетельств, которые я ей представлю, и по меньшей мере эти трое еще до вечера окажутся в тюрьме. Как вы знаете, я хотел избежать такого поворота событий. Думаю, на сегодня всё, господа.

Однако мистер Якоб П. Штейн на следующий день ничего не передал полиции; как часто бывает с деятельными людьми, его планы смешало непредвиденное обстоятельство, а именно смерть. Остальная программа тоже не осуществилась по причине, о которой Бирн, раскрыв утреннюю газету, узнал из огромного заголовка: «Чудовищное тройное убийство. Три миллионера убиты в одну ночь». Ниже шрифтом помельче — лишь в четыре раза больше обычного — шли сенсационные подробности: всех троих лишили жизни не просто одновременно, но в трех разных местах: Штейна на его изысканной вилле за сотню миль от побережья, Уайза — неподалеку от домика у моря, где тот обитал в простоте среди дикой природы, старого Гэллапа — в роще сразу за воротами его обширного поместья. Во всех трех случаях смерти явно предшествовала ожесточенная борьба, хотя тело Гэллапа нашли лишь день спустя: огромное и безобразное, оно висело средь поломанных сучьев, на которые миллионер напоролся всей тушей, как бизон на копья. Уайза столкнули в море с высокого обрыва; по следам можно было определить, что он отчаянно сопротивлялся до последней секунды. Однако первым указанием на трагедию стала его широкополая соломенная шляпа, плывущая по волнам далеко от берега. Штейна долго не могли отыскать, пока тонкая струйка крови не привела полицейских в римскую баню, которую миллионер, человек оригинального ума и большой любитель древностей, строил у себя в саду.

Что бы журналист ни думал, он прекрасно видел, что обвинений предъявлять некому. Одного мотива мало. Недостаточно даже моральной готовности к убийству. И Бирн не мог вообразить, что бедный молодой пацифист, Генри Хоум, предаст кого-нибудь насильственной смерти, хотя вполне допускал, что грубиян Джейк и даже саркастичный еврей способны на все. Полиция и ее неожиданный помощник (все тот же загадочный господин с моноклем, представленный как мистер Нэрс) осознавали сложность положения не хуже репортера.

Все понимали, что арестовать заговорщиков и осудить невозможно, а если их арестуют и оправдают, это будет грандиозный провал. Нэрс решил сыграть в открытость: позвал их на своего рода конклав и попросил в интересах человечества высказать свое мнение. Он начал расследование с ближайшего места трагедии, домика у моря; здесь-то Бирн и получил возможность увидеть нечто среднее между переговорами дипломатов и завуалированным допросом. К его удивлению, в разношерстую компанию, которая собралась за столом, затесался кругленький совоподобный отец Браун, хотя что он тут делает, выяснилось много позже. Присутствие мистера Поттера как секретаря покойного было куда естественней, но вот держался он отнюдь не естественно. Ему единственному случалось бывать здесь раньше, так что он в некотором печальном смысле принимал остальных у себя, однако ни радушия, ни готовности поделиться сведениями не выказывал. Его круглое курносое лицо было скорее хмурым, чем скорбным.

Джейк Холкет по обыкновению говорил больше всех и по складу характера не желал скрывать, что знает тайную подоплеку встречи. Когда он начал ругать покойных, Хоум, более воспитанный, попытался его остановить. Однако Джейк не давал спуска равно друзьям и врагам. Он выдал весьма неофициальный некролог Гидеону Уайзу, сопровождая резкие слова потоком божбы. Элиас сидел неподвижно, и его глаза за стеклами очков выражали полное равнодушие.

— Наверное, бесполезно говорить, что ваши речи неуместны и неприличны, — холодно заметил Нэрс. — Быть может, вы скорее прислушаетесь, если я скажу, что они опасны. Вы фактически расписались в ненависти к убитому.

— Упечете меня за это в кутузку? — фыркнул народный трибун. — Отлично! Только вам придется построить тюрьму на миллион человек, чтобы упрятать за решетку всех бедняков, ненавидевших Гидеона Уайза. И вы не хуже меня знаете, что я прав.

Нэрс не ответил. Все молчали, пока Элиас не проговорил четким, хотя и чуть пришепетывающим голосом: