— Нет, так далеко я не зайду, — мягко сказал отец Браун. — Возможно, такая история где-то в этих местах и была, но она не имеет ничего общего с тем, чем Граймс сейчас занимается. О, если бы имела!
— Почему вы так говорите? — удивился инспектор.
Отец Браун поглядел ему в лицо серыми глазами, в которых светились серьезность и простота.
— Потому что это выше моего разумения, — ответил священник. — Я знаю, если так случается, знал и теперь, когда понял, что мы преследуем мошенника-финансиста, а не обычного убийцу. Почему-то мне пришлось заниматься именно этим видом преступлений, и чаще всего я имел дело с простыми, немудреными убийцами. И вот, убийство почти всегда связано с личностью, с человеком, а современному воровству позволили стать безличным. Оно не только тайно, оно анонимно, его анонимность подчеркнута. Когда вас убивают, вы можете заметить лицо убийцы, а вот о том, кто вас обокрал, вы и за всю жизнь не услышите. Помню, первое мое дело было очень частным, домашним — человеку отрубили голову и приставили другую. Хотел бы я вернуться к таким идиллиям! В них я хоть разбираюсь.
— Вы уж скажете! — сказал инспектор. — Хорошенькая идиллия!
— Во всяком случае, частное, личное дело, — отвечал священник. — Не то что безответственная анонимность финансовых дел. Совет или комитет не могут отрубить голову, как вырубают свет, но могут отсечь взносы или дивиденды. Опять же, человеку не приделаешь две головы, а у фирмы может быть сколько угодно голов, глав, лиц. Нет, лучше убийца-браконьер и убитый егерь! С ними я разберусь, если они правда существуют.
— Какая чепуха! — вскричал инспектор, пытаясь разрядить напряжение. — Да сказано вам, Граймс о них говорил! Браконьера собирались скоро выпустить, хотя убил он как-то по-зверски, колотил егеря прикладом. Но тот — не без вины, на сей раз это он браконьерствовал. В округе его не любили, да и повод, в сущности, был. Такой уж у нас, знаете, неписаный закон.
— Вот именно, — сказал отец Браун. — Убийство очень часто хоть как-то, хоть извращенно связано с неписаными законами. А нынешнее воровство связано только с кучей беззаконных бумаг.
— Ничего не пойму, — признался инспектор. — Есть браконьер, который сидит, то есть — сидел в тюрьме. Есть, или был, егерь. Судя по всему, есть гангстер. При чем тут этот банк, где мы были?!
— Это меня и беспокоит, — смиренно и трезво сказал священник. — Банк выше моего разумения.
Тут дверь распахнулась, и в ресторан вошел торжествующий полковник, таща, как на буксире, седого улыбчивого старичка — второго судью, чья подпись была так необходима.
— Мистер Уикс, — представил его Граймс, — лучший современный эксперт по финансовым махинациям. Нам повезло, что он еще и мировой судья.
Инспектор Белтейн поперхнулся и глотнул воздух.
— Значит, отец Браун прав? — воскликнул он.
— Я знал, что он догадается, — негромко сказал полковник.
— Если отец Браун решил, что сэр Арчер Андерсон — плут из плутов, он уж точно прав, — сказал Уикс. — Не буду приводить все доказательства. В сущности, лучше представить полиции только первые этапы, да и самому мошеннику — тоже. За ним нужен глаз да глаз, чтоб он не воспользовался какой-нибудь нашей ошибкой. Вообще, хорошо бы поговорить с ним откровенней, чем вы говорили, без всех этих браконьеров и старьевщиков. Я бы ему намекнул, что мы кое-что знаем, чтобы он насторожился, а нас не привлекли за клевету. И потом, он может проговориться, когда станет темнить. Начать можно так: до нас дошли странные слухи, не объяснит ли он того-то и того-то? Словом, такая у нас официальная позиция. — И он вскочил, как будто к нему вернулась непоседливая юность.
Второй разговор с сэром Арчером Андерсоном отличался от первого и тоном, и особенно развязкой. Посетители не хотели бросать прямого вызова, но вскоре поняли, что хозяин вызов бросает. Усы его изогнулись серебряными саблями; белая бородка торчала, как стальной шип. Прежде чем кто-то из гостей сказал несколько фраз, он встал и стукнул кулаком по столу.
— О нашем банке так не говорили и, заверяю вас, говорить не будут! Видимо, моя репутация не защищает от нелепой клеветы. Что ж, вспомните его славу, и вы поймете, как чудовищны ваши подозрения. Прошу вас, господа, покинуть мой кабинет и посоветую развлекаться слухами о Верховном суде или об архиепископе Кентерберийском.
— Прекрасно, прекрасно, — сказал Уикс, по-бульдожьи наклонив голову, — но у меня есть кое-какие факты, которые рано или поздно придется объяснить.
— По меньшей мере, — более мягким тоном добавил полковник, — мы не прочь узнать о многих вещах.
Тут послышался голос отца Брауна, спокойный и далекий, словно доносящийся из другой комнаты, или с улицы, или издалека:
— Не кажется ли вам, полковник, что мы уже все узнали?
— Нет, — резко ответил полковник. — Я — полицейский. Раскинув мозгами, я могу предположить, что прав. Но я не знаю этого наверняка.
— А!.. — сказал отец Браун, на миг широко раскрыв глаза. — Речь не о том, что вы знаете.
— Полагаю, мы с вами знаем одно и то же, — почти сердито заметил Граймс.