Всё равно сбегу

— Да, сейчас смену сдам и перезвоню.

У нас была половина десятого, значит в России половина девятого, как раз пересменок. Мамань работала диспетчером в пожарной части, куда мне удалось пристроить её по знакомству, так как высшего образования и даже технического у родительницы не было. Первое время ей было тяжело, но ко всему, как говориться, привыкаешь. Мамань устраивает и график, и коллеги, и, конечно, зарплата.

Моя любимая женщина всегда была трудолюбива и бралась за любую работу, где платили достойно. Сборщик мебели? Хорошо. Кондуктор маршрутки? Без проблем. Водитель троллейбуса? Ещё спрашиваете!

Она опробовала много профессий для своего возраста. Но… Не от хорошей жизни. Постоянные долги и растущий ребенок забирали много денег и времени. Поэтому её так мало было в моей жизни… Поэтому она воспитывала меня по-особенному…

Я снова ушла в свои мысли и очнулась только от звонка, который раздался спустя час.

— Да, родная. Как ты там? — мама была бодра и я уже подумывала отложить разговор, чтобы не портить её настроение.

— Я хорошо. А у тебя как смена прошла?

— Ой, просто отлично. Вызовов хоть и много было, но день весело прошёл, всю смену смеялись!

— Ясно… — слабо улыбнулась трубке.

— А ты чего в середине недели звонишь? Что-то случилось?

— Ма… Мне нужно с тобой поговорить, — ещё тише ответила.

— О чем?

— Помнишь, ты рассказывала, что под окнами роддома стоял парень, чтобы посвататься?

— Помню, — прозвучало напряжённо.

— Я встретила этих людей…

Мамань замолчала.

— Они оказались не такими плохими, как ты мне преподносила.

— Они все гнилые люди, Лейла. Им важна только выгода, — неожиданно строго сказала ма.

И тут меня как водой окатили. Я думала, что вся моя ненависть построена только на своих же умозаключениях и выводах. Оказывается… Это было долголетним внушением моей матери. Только сейчас я понимала, что каждый её рассказ заканчивался одним, грузины — жестокие нелюди. Она была лояльна только к одному человеку — Вячеславу. Боюсь, говори она и про него плохие вещи, я бы не согласилась на защиту его семьи.

— Мам, послушай меня…

— Нет, Лейла. Я знаю больше, чем ты, дорогая. Я знаю какой это жестокий и прогнивший народ.

— Но столько лет прошло. Многое изменилось, не все такие, — попыталась переубедить родительницу.

— Ничего не меняется Лейла, — недовольно произнесла она, — Все прикрываются масками. А как только ты начнёшь доверять — воткнут нож в спину. И хорошо что ещё не в буквальном смысле.

— Но мам…

— Даже слушать не хочу, — перебила она меня, — Тебе качественно промывают мозги. Все, что было дикостью, становится нормальным. Так ведь?

Я задумалась над её словами. Не сказала бы, что я как-то особенно поменяла отношение к патриархату, царившему здесь или к жесткости. Возможно, стала немного лояльнее.

— Что-ж, видимо я права, — по своему поняли мое молчание, — Дочь, я все это проходила. И к чему меня это все привело? У меня нет образования, потому что муж запретил. Нет нормальной работы, потому что по их нормам женщина должна сидеть дома.

— Нормальная у тебя работа, — обижено пробубнила.

— А что было до этого? Думаешь, должность сборщика мебели была моей мечтой?

— Не знаю…

— Эл, не стоит надевать розовые очки. Я не знаю, что с тобой там происходит, потому что ты не делишься, но прошу, не соглашайся на эту жизнь.

Мама, как всегда, зрила в корень. Ей не требовались мои слова, она всю ситуацию видела через интонацию и настроение.

— Ты когда приедешь? Три недели почти закончились, — надавила на больное родительница.

— Я… Мне нужно время.

— Какое время Лейла? Мы тут каждый день сходим с ума, думаем, как ты там! Ты даже не говоришь где ты и с кем!

— Я у Славы.

— Да хватит врать! — накинулась она на меня, — Я разговаривала с ним. Слава хоть и не сдал тебя, но я все равно поняла, что ты не у него.

— Мам… — почти шёпот.

— Я очень сильно тревожусь за тебя, родная. И меня раздражает, что тебя меняют. Нагло и напористо! Тебе нужно скорее вернуться домой.

— Приеду, как только смогу, — отвечаю ровно, едва сдерживая слезы обиды.

— Ясно. Делай, что хочешь!

Звонок оборвался. Мама психанула. Такое, на моей памяти, было только один раз в глубоком детстве, когда я не отвечала на звонки и гуляла в соседнем районе без спроса. Люлей мне всыпали прилюдно. С тех пор старалась не перечить родительнице.

С одной стороны я понимала её тревогу и вытекающую агрессию, но… Мне, итак, нелегко, зачем делать хуже. Я звонила, ища поддержки, стоя на очередной развилке жизни, но наткнулась на претензии и недовольство. Обидно.

Отстраняясь от ситуации выключила эмоции и безучастно смотрела на дождик, старясь стереть из памяти прошедший разговор.

* * *

Артур заканчивает слушать запись и с тоской смотрит на изображение, которое транслирует камера с террасы. Сердце обливается кровью, когда он видит Эл такой раздавленной. Хочется бросить все и приехать обнять этот маленький кареглазый комочек. А ещё очень хочется защитить её от всего и всех.

Разговор с родителями помог наконец найти ответы на старые вопросы. Теперь можно объяснить невероятную тягу к Лейле, кошмары, появляющиеся в её отсутствие…