Все разбитые осколки

Она была душевной, как будто я только что вырвал что-то из себя.

Я убил своего родного брата. Моего близнеца.

Я убил его.

Я сделал это.

Смерть была картой, которую сдавали много раз, смерть была картой, которую я мог разыграть без угрызений совести, но это убийство, эта смерть, она убьет меня…

Я убил его.

Я убил Ашера. Моего брата.

Моего близнеца.

Глава 20

༺Эмери༻

Меня разбудило болезненное ворчание.

Нет, ворчание — это не то слово, это был крик, глубокий, грубый, мучительный крик. Я не думала о том, что делать дальше, только о том, что этот звук задел какую-то глубоко спрятанную струну внутри меня, и я должна была двигаться.

Дверь была закрыта, но я слышала звуки, доносившиеся изнутри. Я дергаю за ручку, ожидая, что она заперта, и приятно удивляюсь, когда дверь поддается, и я вхожу внутрь.

Атлас корчится на кровати, мышцы напряжены, на коже блестит пот. Кошмар держал его в своих когтях и рвал на части, но я знал, что Атласу уже нечего было отдавать. Он был сломлен, а кошмары отнимали у него все больше и больше.

Я бросилась через комнату: он заснул с включенной лампой, и она отбрасывала мягкий свет, который оставлял жуткие тени повсюду, даже на Атласе. Его красивое лицо было переплетением тьмы и света, голова откинута назад, шея и спина выгнуты дугой, сильные руки вцепились в простыни под его телом.

— Атлас? — шепчу я.

Он вздрагивает во сне.

— Нет, — тихо шепчет он. — Нет, пожалуйста, нет.

Мое сердце сильно бьется в груди.

— Атлас? — я забираюсь на кровать и ползу к нему. — Атлас, проснись.

Он корчится, стиснув зубы. Я вижу, как капелька пота скатывается по его виску, исчезает в густой шевелюре, и он снова дергается, словно испуганный громким взрывом.

— Нет! — рычит он.

Я двигаюсь, не в силах остановить себя, вынужденная сделать что-то, что угодно, лишь бы облегчить явную боль, впечатанную в каждую линию его тела.

— Атлас, пожалуйста, — шепотом прошу я, прижимаясь к нему, отдавая себя на растерзание.

Я внезапно оказываюсь на спине, рука обхватывает мое горло, сдавливая трахею настолько, что я не могу дышать, а другая рука сжимает мои запястья над головой. Если у меня и были какие-то сомнения в том, насколько он больше и сильнее меня, то это их развеяло. Я не могла пошевелиться, не могла дышать.

Мой рот беззвучно произносит его имя.

Атлас. Атлас, пожалуйста.

Его там не было. Его глаза были безжизненны, темная пустота, наполненная ужасом, кожа бледная, местами покрасневшая и с капельками пота. Он смотрит на меня так, словно готов убить.

Его пальцы все сильнее сжимают мое горло, сдавливая так, что кажется, будто он может его раздавить. Я дергаю бедрами, пытаясь сбросить его, но это бесполезно. Он убьет меня прямо здесь.

Самой опасной угрозой был не Джек, а Атлас.

Каким-то образом я прокричала его имя:

— Атлас!

Пальцы замирают.

Он все еще спит?

Он выглядел бодрым, двигался так, как будто не спал, но вел себя не так, как обычно. Мужчина вообще едва ли вел себя как человек.

— Ат… лас, — слоги звучат хрипло, это обжигает мне горло. — Пожалуйста.

Через полсекунды его глаза проясняются, а затем его рука тут же отпускает меня.

Я перекатилась на бок, задыхаясь, втягивая воздух. Горло жжет, слезы застилают глаза, я делаю большие вдохи, пока слажу шею руками.

Я чувствую его присутствие, но он не двигается.

Перевернувшись на спину, я смотрю на него, он смотрит в ответ, глаза дикие. Раскаяние, вина, сожаление — все это было вместе.

— Светлячок, — прохрипел он.

— Атлас, — мой голос был всего лишь влажным хрипом.

— Мне так жаль, — он придвигается ко мне, и я была бессильна остановить его, я не могла даже вздрогнуть. — Мне так чертовски жаль.

Его голова ложиться на верхнюю часть моего живота, руки обвиваются вокруг меня, чтобы крепко прижать к себе. Его губы шевелятся, но я не слышу слов, пока он не поднимает голову и не встречается с моими глазами.

— Прости меня, — умоляет он, опуская взгляд к моему горлу. — Прости.

Я не знала, какие повреждения он причинил, какие следы оставил, но вины и сожаления на его лице было достаточно, чтобы понять, что дело плохо.

— Все в порядке, — шепчу я, даже не будучи уверенной, что все так. — Я в порядке.

Ложь выходит настолько легко, что меня это должно было насторожить. Но мне нужно было, чтобы с ним все было в порядке. Мне нужно было, чтобы он чувствовал что-то еще, кроме страха, этой боли, вины и гнева.

Я не винила его в случившемся, сны — те еще звери, но означало ли это, что я его не боялась? Конечно, нет.

— Светлячок, — прошептал он, опуская голову. — Мой светлячок.

Его руки обнимают меня нежно, бережно, он гладит мою кожу, мое тело, словно я — самая дорогая вещь на свете.

— Знаешь, почему я называю тебя светлячком? — шепчет он.