Все самое важное для жизни я узнал в детском саду

Подойдите-ка сюда, дети. Сюда, к краю. Хочу показать вам кое-что. Страшно, отвечают, но очень интересно. Ну подойдите же, заставьте работать воображение! И дети подходят. И заглядывают за край. Мы подталкиваем их. И они летят. Нам — доживать свой век и уснуть вечным сном дома. Им — покинуть отчий кров и погибнуть вдали от дома, где-нибудь в дороге. И воодушевлять тех, кто будет после, тоже подойти к своему краю и — взлететь.

Такое приходит на ум и в переломный момент — в середине — собственного жизненного пути. Вообще-то я собираюсь жить долго, с пользой и спокойно уснуть вечным сном в своей постели, на родной земле. Просто оказалось, что день рождения мой совпадает со столь памятным для деревушки Анноне днем. И двухсотлетний юбилей этого события я отметил собственным полетом на воздушном шаре: старт состоялся на поле, неподалеку от деревушки Скаджит-Вэлли, что в Ла-Коннер.

Летать никогда не поздно!

А теперь я бы хотел рассказать о Ларри Уолтерсе, это мой герой. Уолтерсу тридцать три года, он — водитель грузовика. Он сидел в шезлонге у себя во дворе, позади дома, и жалел, что не может летать. Потому что, сколько себя помнил, страстно желал подняться ввысь. Взять и подняться прямо в небо и увидеть все вокруг — далеко-далеко. Чтобы стать летчиком, нужны время, деньги, образование и возможности, а у Ларри ничего этого не было. Планеризмом он заниматься не хотел: дело опасное, да и места подходящие все не близко. Так и просидел Ларри много-много летних дней у себя во дворе в старень-ком шезлонге — простой такой металлический стульчик с заклепками и натянутым полотном, какой, наверное, стоит в любом дворе — хоть в вашем.

Следующую главу этой истории поведали газеты и телевидение. Вот он, дружище Уолтерс, в небе над Лос-Анджелесом! Полетел-таки. Поднялся ВВЫСЬ! По-прежнему сидя в своем шезлонге, только теперь шезлонг прикреплен к сорока пяти метеорологическим зондам, наполненным гелием. Ларри прихватил с собой парашют, рацию, шесть банок пива, немного арахисового масла, бутерброды с джемом и духовое ружье — стрелять по шарам, когда надо будет спускаться на землю. Но вместо того чтобы подняться над округой, скажем метров на шестьдесят, Ларри взмыл на три с лишним километра, прямо через взлетно-посадочную зону международного аэропорта Лос-Анджелеса.

Уолтерс — человек неразговорчивый. Когда журналисты спросили его, зачем он это сделал, то услышали в ответ: «А чего на месте сидеть?» На вопрос, страшно ли было, Ларри ответил: «Страшно, но здорово!» На вопрос, полетит ли еще, он сказал: «Не-е». А когда спросили, доволен ли, что слетал, Ларри расплылся в улыбке: «Ага. Очень!»

Человечество сидит на земном стуле. И, казалось бы, всем понятно, что больше ничего не остается делать. А такие земляне, как Ларри, привязывают свои стулья к воздушным шарам и взлетают, подчиняясь воле мечты и воображения.

Человечество сидит на земном стуле. И, казалось бы, всем понятно: таков уж удел человека — оставаться на Земле. А такие земляне, как Ларри, взмывают ввысь, ибо верят — все осуществимо! И шлют с трехкилометровой высоты иную весть: «Взлетел! Смотрите, я взлетел! Я ЛЕТАЮ!»

Сила духа — вот что важнее всего. Быть может, ждать придется долго. Быть может, средство окажется необычным или неожиданным. Но если мечта проникла в самую душу, а воображение упорно ищет любое доступное средство — то и невозможное становится возможным.

Стоп! Сейчас какой-нибудь неисправимый пессимист из числа вечных сторонних наблюдателей, конечно, заявит, что все равно по-настоящему люди летать не могут. Во всяком случае, как птицы. И он прав. Но наверняка живет где-нибудь одержимый мечтой человек с лихорадочно блестящими глазами; и он, запершись в своей маленькой мастерской, глотает витамины и минеральные добавки и отчаянно машет руками, как крыльями, — быстрее, еще быстрее, как можно быстрее!

* * *

Первый раз это произошло в квартире тети Виолетты в посольском районе Вашингтона — в то лето мне исполнилось тринадцать. Поездом добрался я из далекого Уэйко (штат Техас) посмотреть Город на Потомаке. Тетя Виолетта — матерая карьеристка, очаровательная верхоглядка и честолюбивая гурманша — считала мою мать «язвой» и всем этим вместе взятым полюбилась мне. Мы с ней прекрасно ладили. Но в вечер «большого приема» все кончилось.

Состав гостей впечатлял: сенатор, два генерала, избранные иностранцы со своими избранными дамами. Для провинциального мальчишки — целое событие; тетя Виолетта по такому случаю обрядила меня в костюм из легкой полосатой ткани и галстук-бабочку. Très chic![4] Я великолепен!

Но не во всем. Меня попросили помочь приготовить кое-что к обеду, вручили бумажный пакет, велели помыть содержимое и тонко-тонко нарезать — для салата. А в пакете лежали — грибы! Противные, бурые в крапинку, с волнистыми краями — бр-р-р!