Пенелопа ничего не слышала: Афина наслала на нее в ее тереме глубокий сон. Старая служанка бежит к ней с радостною вестью: Одиссей вернулся. Одиссей покарал женихов! Она не верит: нет, вчерашний нищий совсем не похож на Одиссея, каким он был двадцать лет назад; а женихов покарали, наверно, разгневанные боги. «Что ж, — говорит Одиссей, — если в царице такое недоброе сердце, пусть мне постелят постель одному». И тут совершается третье, главное узнание. «Хорошо, — говорит Пенелопа служанке, — вынеси гостю в его покой постель из царской спальни». — «Что ты говоришь, женщина? — восклицает Одиссей, — эту постель не сдвинуть с места, вместо ножек у нее — пень масличного дерева, я сам когда-то сколотил ее на нем и приладил». И в ответ Пенелопа плачет от радости и бросается к мужу: это была тайная, им одним ведомая примета.
Это победа, но это еще не мир. У павших женихов остались родичи, и они готовы мстить. Вооруженной толпой они идут на Одиссея, он выступает им навстречу с Телемахом и несколькими подручными. Уже гремят первые удары, проливается первая кровь, — но Зевсова воля кладет конец затевающемуся раздору. Блещет молния, ударяя в землю между бойцами, грохочет гром, является Афина с громким криком: «…Крови не лейте напрасно и злую вражду прекратите!» — и устрашенные мстители отступают. И тогда:
«Жертвой и клятвой скрепила союз меж царем и народом / Светлая дочь громовержца, богиня Афина Паллада».
Этими словами заканчивается «Одиссея».
Аноним [III в. до н. э.?]
В жаркий летний полдень мышиный царевич Крохобор пил воду из болотца и встретил там лягушиного царя Вздуломорда. Тот обратился к нему, как у Гомера обращались к Одиссею: «Странник, ты кто? из какого ты рода? и прибыл откуда?» Слово за слово, они познакомились, лягушка посадила мышь себе на спину и повезла показывать чудеса земноводного царства. Плыли мирно, как вдруг лягушонок увидел впереди водяную змею, испугался и нырнул в воду из-под товарища. Несчастный мышонок утонул, но успел произнести страшное проклятие: «…Грозного не избежишь ты возмездья от рати мышиной!»
И действительно, мыши, узнав о смерти своего царевича, взволновались. Царь Хлебогрыз произнес трогательную речь: «Несчастный я отец, троих я лишился сыновей: старший погиб от кошки, средний от мышеловки, а младший, любимый, погибает от лягушки! Так ополчимся, друзья, и грянем в поход на лягушек!..» Мыши вооружаются по всем эпическим правилам, только вместо лат у них стручья, вместо копий иголки, вместо шлемов половинки ореха. Kягушки тоже: вместо щитов — капустные листья, вместо копий тростинки, вместо шлемов улиточьи раковины. «Вышли на бой всеоружно, и каждый был полон отваги…»
Зевс, как в «Илиаде», созывает богов и предлагает им помогать, кто кому хочет. Но боги осторожны. «Не люблю я ни мышей, ни лягушек, — говорит Афина, — мыши грызут мои ткани и вводят в расход на починку, а лягушки кваканьем спать не дают…» А на берегу болота уже начинается битва и уже гибнут (в безукоризненно гомеровских выражениях) первые герои: «Первым Квакун Сластолиза копьем поражает в утробу — /С грохотом страшным он пал, и взгремели на павшем доспехи. / Недругу мстя, Норолаз ударяет копьем Грязевого / Прямо в могучую грудь: отлетела от мертвого тела / Живо душа, и упавшего черная смерть осенила. / Соне Болотному смерть причинил Блюдолиз безупречный, / Дрот устремивши, и тьма ему взоры навеки покрыла…»
Мыши одолевают. Особенно среди них отличается «славный герой Блюдоцап, знаменитого сын Хлебоскреба». Сам Зевс, глядя на его подвиги, говорит, «головой сокрушенно качая»: «Боги! великое диво я вижу своими глазами — / Скоро, пожалуй, побьет и меня самого сей разбойник!»
Зевс бросает с небес молнию — мыши и лягушки содрогаются, но не перестают воевать. Приходится применить другое средство — против воюющих выходят раки. «Криво клешневые, выгнутоспинные, кожа — как кости», они начинают нещадно хватать и мышей и лягушек; те и другие в ужасе разбегаются, а тем временем садится солнце — «И однодневной войне волей Зевса конец наступает».
Гесиод (Hesiodos) [ок. 700 до н. э.]