Все сказки старого Вильнюса. Продолжение

– Да кто ж такого обидит, – говорю я. – На следующей неделе твой прекрасный мальчик найдет на холме калейдоскоп фей, узоры которого, как известно, повторяют самые прекрасные фрагменты невидимых человеческому глазу миров, причем в ритме, наиболее благоприятном для смотрящего, что делает их притяжение совершенно неодолимым. Художник подберет вещицу, чтобы подарить соседскому ребенку, глянет одним глазом, и пропадет – известно, что бывает с людьми от фейских игрушек. Но ничего страшного не случится. Потому что у него есть… Ну, предположим, очень надежный друг. Который придет, встряхнет, приведет в себя, заставит поесть. Для чего еще и нужны друзья. А потом сам заглянет в калейдоскоп. И тоже пропадет, потому что ничего прекрасней откроющихся ему переменчивых узоров нет на этой земле. Но тут уж наш художник приведет друга в чувство. Так и будут проводить время, пока не привыкнут к ослепительной красоте настолько, что смогут сами, добровольно от нее отрываться, когда пожелают. И никто не умрет от истощения, сжимая в скрученной судорогой руке волшебный калейдоскоп. Хотя с иными счастливчиками подобное порой случается. Но самое главное, конечно, не это, а…

– Художник станет рисовать увиденные узоры? – Перебивает меня Санн.

Не выдержала. Ее можно понять и простить. Тем более, что это не подсказка, а догадка. Причем совершенно верная.

– Он даже выставку этих картин устроит, – говорю я. – Год-полтора спустя, чего тянуть. И узоры калейдоскопа фей увидит так много людей, что на трижды трех калькуляторах сосчитать невозможно. И все останутся живы, потому что картина – это все-таки умеренно волшебный объект. Оторваться трудно, но можно. А вот забыть уже не получится. Никогда. И после этого мир окончательно изменится к лучшему. Хотя даже и не знаю, куда еще.

– В мире, действительно изменившемся к лучшему, я буду выигрывать у вас хоть иногда, – ворчит Санн.

Впрочем, она совершенно довольна. Ее любимчик пристроен наилучшим образом. Угодить Санн очень просто, было бы желание. У меня оно обычно есть.

Пошел второй круг, снова моя очередь сдавать. Псы Оми, успевшие собрать дань со всех завсегдатаев «Старой Лодки», угомонились, вернулись к хозяину и улеглись под стол подремать. Теплая тяжелая голова Фреки доверчиво лежит на моей ноге. Я стараюсь сохранять неподвижность и тасую карты. А по улице Радвилу ковыляет юная девица на таких высоченных каблучищах, что ее променад больше похож на цирковое выступление, чем на обычную прогулку. Мы с Санн, переглянувшись, взрываемся от безмолвного хохота, а Оми говорит:

– Она сумела вас развеселить, а это – немалая заслуга.

– И то верно, – киваю я. – Годится.

Эту сдачу наконец-то выигрывает Санн.

– Пустяковый, конечно, успех, – с наигранной сдержанностью говорит она. – Но все равно хорошо. Наконец-то мне стало приятно с вами играть. И вы даже кажетесь мне, не побоюсь этого слова, милыми. Хотя я знаю вас не первый год. И могла бы не питать иллюзий.

– Не тяни, – говорит Оми. – Что с барышней?

– О, с барышней все прекрасно, – улыбается Санн. – Я как ее увидела, сразу поняла, что каблуки – это не следование моде, а домашнее задание.

И умолкает. Такая уж у нашей Санн манера рассказывать. Еще и удивляется, что никто не понимает ее с полуслова. Словно живет в мире, где все без конца занимаются чтением мыслей друг друга. А вслух говорят только если хотят продемонстрировать красивый тембр голоса – глядите, как я умею.

Впрочем, почему «словно».

– Что за задание? – хмурится Оми.

Я пока помалкиваю. Но тоже хмурюсь.

– Ну как же. Девочка учится пению. У нее очень хороший учитель. Немного эксцентричный, но кто без греха? Порой он дает ученикам необычные домашние задания, на первый взгляд, не имеющие никакого отношения к певческому мастерству: станцевать в супермаркете, переправиться на плоту через реку, добраться автостопом до моря, или вот, к примеру, прогуляться на каблуках непривычной высоты. Учитель уверен, что все это благотворно влияет – и на голос, и на всего человека целиком. И он совершенно прав! Если только сидеть дома и петь, легко упустить самое главное.

– Что именно? – хором спрашиваем мы.

– Ну как – что? Весь мир. Для того и домашние задания. Чтобы человек был то весел, то растерян, то смущен, то беспричинно счастлив. И всегда немного настороже. Потому что никогда заранее не знаешь, что тебе велят отмочить завтра. И как ты станешь выкручиваться. Когда ты певец, а значит, весь, целиком – музыкальный инструмент, надо быть готовым к постоянным переменам. Иначе как же из тебя сделается музыка?

– И не только музыка, – кивает Оми. – А вообще все. Спасибо, дорогая. Напоминай нам об этом почаще.

Обрадованная его похвалой, Санн безропотно соглашается считать следующей ставкой толстого мужчину в неопрятном джинсовом комбинезоне, подходящем, разве только, для домашнего спектакля про Карлсона. Хотя сказать, что такие ей не нравятся – все равно, что назвать пустыню детской песочницей. Недопустимое преуменьшение.