Все сложно

— То, что мы тебя вроде как выживаем из дома.

— Да почему выживаете? Я в принципе не из домоседок.

— Ну, да… Знаешь, я тоже работаю по десять часов в сутки, и что-то не припомню, чтобы мне после работы захотелось тащиться в кино на какой-то дерьмовый фильм. А знаешь, что в этом всем самое херовое? То, что все твои усилия напрасны.

Олег хватает салфетку, чтобы стереть с лица остатки пены, промывает бритву. И в каждом его движение — едва сдерживаемое раздражение. Я сглатываю:

— В каком это смысле?

Машинка, набрав нужное количество воды, затихает, ванная комната заполняется вязкой тишиной.

— А что, она тебе не жаловалась?

— Нет. На что? — я зачем-то кошусь на дверь. Как если бы хотела удостовериться, что нас никто не подсушивает, или же мечтая сбежать.

— Точнее, на кого. На меня, естественно. На мои желания. Которые Кате кажутся несвоевременными.

Барабан начинает вращаться… Я растерянно смотрю на то, как в нем, намокая, крутится постельное белье. И вообще не знаю, что на это откровение ответить.

— Хм… Ты меня извини, но… может, они такие и есть? Ей сейчас плохо и…

— А мне? Как мне? Она не думает?

Черт его дери! Как мы пришли к этому разговору? Почему он состоялся здесь? Когда он полуголый, а я… замученная и до того разбитая, что просто не могу подать ему ситуацию под тем углом, под которым она бы в его глазах приобрела несколько другой, более приемлемый вид.

— Олег, ты же понимаешь, что женский организм устроен несколько иначе. Любой женщине, тем более больной, для секса нужен определенный настрой. Только представь, как сложно настроиться на нужный лад, когда тебе зачастую плохо физически. Сколько мыслей в ее голове, самых печальных и безысходных мыслей…

— Да… Да. Я понимаю, — он проводит ладонями по лицу. — Может, идея с романтиком не такая уж и провальная.

— Ты знаешь, что она любит чайные розы? Приготовь ей ванну с лепестками, включи музыку. Здесь можно… Через телефон.

Я чувствую себя ужасно глупо. И не могу этого скрыть. Олег невесело смеется. Распластывает руки по сторонам от раковины, опускает голову… Я не знаю, какие невеселые мысли его одолевают. Может быть, те, что посещают иногда и меня. В принципе он уже их озвучил: «А мне? Как мне? Она не думает?». Правда в том, что психика больного человека устроена таким образом, что он думает лишь о себе. Вот и все.

— Спасибо, Александра Ивановна.

Я вымученно улыбаюсь. Он назвал меня по имени-отчеству без издевки. На самом деле благодарный мне за подсказку. Похлопываю его по предплечью:

— Пойду, гляну, как там Котька.

Когда я возвращаюсь в спальню, Котька разговаривает по телефону. Я знаками показываю, что зайду позже, но она качает головой и манит меня указательным пальцем.

— Да-да, конечно. Если вы считаете, что это необходимо. Угу… Да. Обязательно.

— Есть новости?

— Угу! Звонил Королев. Хочет завтра провести какие-то дополнительные тесты.

— Он объяснил, зачем? — в последнее время у меня так мало хороших новостей, что мне в любой новой видится подвох.

— Да нет. Они все время что-то тестируют. Может, подберут мне новую схему.

— Третью? — я скептически вздергиваю брови и чуть поворачиваюсь, когда в комнату входит зять. — Знаешь, малышка, я, конечно, не врач, но не думаю, что их можно менять так часто.

— Там Борис Степанович пришел.

— Папа? А, да. Я ему хотела показать пару новых песен.

Радость, что в Котьке не угасла жажда творчества, перекрывает даже раздражение от того, что меня опять никто не посчитал нужным поставить в известность о приходе Бориса. Тот является в мой дом, когда ему заблагорассудится. То он Котьку из больницы привозит, то отвозит, то у них какие-то дела с Миром, то он просто заехал на ужин. А что? «Посидим по-семейному» — так и говорит. Я благодарна ему за помощь, без Бориса нам совсем бы туго пришлось, но… Его как-то уж слишком много в моей жизни. Такой он человек. Стоит ему появиться, и все начинает вращаться вокруг него. Он заполняет своей кипучей энергией все пространство, затмевает всех, перетягивает на себя внимание. А потом ты просто ловишь себя на том, что пляшешь под его дудку, хотя и близко ничего такого не планировал.

— Сил-то хватит, Коть?

— Я не инвалид! — бурчит та. — Хватит.

— Ну, тогда занимайтесь тут, а я приготовлю обед.

С Победным сталкиваемся в дверях. В руках у него два букета.

— Это тебе.

В руки мне перекочевывает облако ароматной сирени. Утыкаюсь в него носом, хотя и понимаю, что это — подкуп. И мне бы лучше было его послать, но… Но! Мне сто лет никто не дарил сирени.

— А это, Коть, тебе. Знаю, ты любишь розы, но когда еще я тебе тюльпаны подарю?

— Спасибо, папулечка.

Сидя на кровати, Котька поднимает руки и зазывно шевелит пальцами, мол, иди, я тебя обниму. Победный коротко кивает и, недолго думая, всучивает мне еще и тюльпаны:

— На, в вазу поставь, — командует он и шагает к дочке.