— Эй, ты чего? — сиплю я, не иначе как чудом успев её подхватить в падении. — Тебе плохо?
Котька некоторое время молчит, будто прислушиваясь к себе, затем неуверенно отвечает:
— Нет. Просто голова закружилась. Ничего серьёзного.
— Точно?
— Угу.
Воздух наполняется запахом подгоревшего теста. Бегу к плите. Сметаю со сковороды оладьи на бумажную салфетку, чтобы избавиться от лишнего жира.
— Наверное, от голода. Иди поешь. А Мир с Олегом? Не проголодались, что ли? — на нервах я всегда тараторю больше обычного.
Котька медленно идёт за стол. Тот уже накрыт к завтраку. Я раскладываю оладьи по тарелкам, украшаю свежими ягодами, достаю початую банку сметаны из холодильника — не пропадать же добру.
— Мир! Олег…
— Я здесь! Что у вас сгорело? — морщит нос Мирон, заглядывая в кухню.
— Садись за стол. А Олег где?
— Он опять с кем-то ругается по телефону.
— Коть, ты не знаешь, что там у него не ладится?
Котька поднимает на меня взгляд. Недоумённо моргает, будто я заговорила с ней на каком-то незнакомом ей языке.
— С отцом, наверное, собачится.
Да уж. Сложные у них отношения. С опаской кошусь на дверь, из-за которой и впрямь до нас доносятся разговоры на повышенных тонах.
— Ешь, а то остынет, — пододвигаю тарелку к дочке. Та кивает, макает оладью в сметану, отправляет в рот, меняется в лице… и в ту же секунду её тошнит.
— Господи! — вскакиваю я.
— Мам… — пугается Мир.
— Всё хорошо, — отрезаю я незаслуженно резко. — Принеси из кладовой тряпку и набери в ведро воды. Котя, Котечка, маленькая, где-то болит, да? Мутит? Ты, может, что-то несвежее съела?
— Нет. Дай я сама здесь… приберусь.
— Не надо, я же вижу, как тебе нехорошо. Просто посиди. Здесь дел на пару минут.
Я быстро стираю со стола желчь. В комнату заглядывает зять. Он слишком зол, поэтому не сразу понимает, что что-то не так.
— Котьку вырвало.
— Об этом правда нужно всем сообщать?! — злится та.
— Конечно! Ты же знаешь, что нам нужно внимательно следить за твоим здоровьем.
— Это просто отравление.
— Может быть. Но нам лучше об этом рассказать Денису Николаевичу, как считаешь?
— Я считаю, что ты раздуваешь из мухи слона. — Котька хмурится и зло вырубает колонку. — И вообще, раз моё лечение в прошлом, мы, наверное, можем вернуться домой.
Ну и что это означает? Уж не думает ли она, что я стану её удерживать? Столько вызова в голосе! Надо же… А ведь по факту они сами напросились ко мне пожить, когда прижало.
— Как хочешь, Коть. Если нужно помочь со сборами — обращайся.
— А ты чего молчишь, Олеж?
— Мне сейчас только очередного переезда не хватало.
— Ну, вот! У тебя опять одна работа на уме.
— Я просто не понимаю, куда спешить. Мы до конца даже не уверены, что у тебя ремиссия.
— Я уверена!
— Не сомневаюсь, что ты хочешь так думать, но лучше ещё всё сто раз перепроверить.
— Почему у меня такое чувство, что ты всё время меня хоронишь?
— Господи, какой бред. Я отказываюсь это слушать. — Олег держится из последних сил, но выходит это у него весьма условно.
— Так не слушай! Давай! Убегай. Может, помочь тебе собрать манатки? Думаешь, я не знаю, что ты планируешь меня бросить?
— Катя, немедленно перестань! — вмешиваюсь, хотя давала себе зарок никогда этого не делать.
— Я знаю, о чём говорю! Он работу за бугром ищет.
— Потому что я вздёрнусь, если ещё хоть день проработаю под началом отца! А в Америке… Мы можем начать всё заново. Ты учиться хотела, так? В Нью-Йорке лучшие школы искусств. Я не планирую от тебя сбегать, господи. Я хочу провести эту жизнь с тобой. Что ещё я должен сделать, чтобы ты в это поверила? Что ещё я, мать его, должен сделать?!
Не выдержав, Олег изо всех сил бьёт кулаком в стену. На сбитых костяшках тут же выступает кровь. Я зачарованно гляжу, как на его загорелых руках собираются маленькие рубиновые капли. Пока он неосознанным жестом не вытирает их о свои брюки. Это ужасно. Хуже только то, что свидетелем конфликта становится Мир. Я увожу его, оставляя Котьку с Олегом наедине, а как только выдаётся такая возможность, хватаю сына в охапку и линяю из собственного дома подальше. Может это и трусливая позиция, но я не знаю, чем могу им помочь. Я вообще не узнаю свою дочь в последнее время. Она никогда не была такой подозрительной и откровенно злобной.
Остаток дня мы проводим у моей бывшей свекрови. Самое странное в разводе после долгих лет совместной жизни как раз то, что развестись ты можешь только со своим мужем. А вот от комплекта, который к нему прилагался, — родителей, братьев, сестёр, всех тех, к кому ты вынужденно за это время притёрся и даже полюбил, — так вот ну как ты разведёшься с теми, кто давно стал неотъемлемой частью жизни? И особенно если с этими людьми тебе повезло. Например, как мне с Аллой Сильвестровной.
— Саша!
— М-м-м, — задумчиво веду ложкой по ободку чашки. Красивый чайный сервиз моя свекровь купила ещё в прошлом веке во Франции. Теперь это самый настоящий антиквариат.
— Ты Борьку что, и правда навсегда отшила?
— Он не оставил мне выбора.