Все сложно

Комплимент Котьки заставляет меня вымученно улыбнуться. Я отвожу глаза в сторону и натыкаюсь на безэмоциональный взгляд зятя. Интересно, как много успел он услышать? Обсуждали ли они с Котькой наше потенциальное воссоединение с Борисом? Наверняка… Господи, как же неловко!

— Не думаю, что из этого что-нибудь выйдет, — бормочу я, чтобы не разбивать Котькины мечты так уж сразу. Если ее греет мысль о нашем воссоединении с Борисом, если она приносит ей радость — пусть. Моей девочке сейчас, как никогда, нужны положительные эмоции.

— Мам, ну ты чего? Мы сейчас уйдем. Вы останетесь одни… Когда такое было в последний раз? До моего рождения? — брови Котьки исполняют причудливый танец. Тут и намек, и сарказм, и вызов.

— Кать, думаю, Александра Ивановна все поняла. Я правда спешу.

— Ой, прости! — Котька суетливо одевается, и совсем скоро за нею с мужем закрывается дверь. Мы остаемся в квартире вдвоем с Победным. И впрямь впервые за долгое-долгое время. Спрашивается, какого черта он решил задержаться? У меня, может, последний свободный вечер. Который я смогу провести в одиночестве. А тут он. И дождь. И чертовы воспоминания.

В действительность меня возвращает звон посуды. Это еще что? Иду на звук. Победный достал из моего! холодильника жаровню и теперь выкладывает на тарелку голубцы. В нем всегда просыпается аппетит, когда он нервничает. Аппетит к еде. Или к сексу. Стоит об этом подумать, и у меня начинает сладко сжиматься низ живота. Это рефлекс. Чертов рефлекс. Не более.

— Приятного аппетита! — рявкаю я, с грохотом закрывая жаровню крышкой.

— Ой, мне стоило спросить, да?

— Да. Какого черта ты хозяйничаешь в моем доме?

— Ты что, никак меня не простишь?

— А ты только сейчас решил это обсудить? Неужели появилась какая-то причина?

Аппетит Победного не может испортить даже скандал. Он демонстративно ставит тарелку в мою! микроволновку и, отвернувшись к ней, замечает:

— Значит, ты в курсе новостей? Ленка донесла?

— Уже поздно. Ешь и уходи. Не стоит давать детям повод…

— Повод для чего?

— Повод думать, что мы можем помириться.

Микроволновка дзынькает. Победный вынимает тарелку и ставит на стол. Ненавидя себя, я достаю из холодильника сметану — голубцы он любит есть так. И подаю приборы.

— Я разговаривал с Мироном по поводу учебы в Англии.

Замираю с занесенной над чайником рукой. Мы много раз это обсуждали. И, может, я в самом деле какая-то несовременная, но мне сложно представить, как можно отпустить от себя десятилетнего сына в чужую страну, пусть даже для получения образования. Наливаю в чайник воды и щелкаю кнопкой:

— Ты знаешь, как я к этому отношусь. Мое мнение не поменялось.

— Если Котьке придется туго, это может стать лучшим выходом.

Я понимаю, на что он намекает. И почти ненавижу его за это. За то, что он допускает саму мысль о таком.

— Мы сделаем все, чтобы этого не случилось.

— Да. Но не факт, что нам это удастся.

— Даже слышать ничего не хочу.

— Черт его дери! Я не господь бог! Все, что я хочу — иметь план. План на случай, если что-то пойдет не так.

Знаете, что я поняла, дожив до тридцати восьми лет? Что все наши планы на жизнь — полная херня. Создание видимости контроля там, где от нас на самом деле ничего не зависит. Просто потому, что осознавать последнее — все равно, что смотреть в глаза бездне.

— Вот если что-то пойдет не так, тогда и будем решать.

— Даже не спросишь, что на этот счет думает Мир?

— О, уверена, ты сумеешь ему внушить, что думать…

— Я не давил на него! Он сам загорелся этой идеей. Подумай, Саш. Впереди лето, и время на это есть.

— Мое решение не изменится.

— Так и будешь держать парня у своей юбки?

— Ты забываешься, Победный.

Моему голосу недостает силы. Я чертовски устала, от выпитого с Ленкой начинает болеть голова. Хочется вымыться, выпить таблетку и забыться хотя бы до утра.

— Я говорю правду. И ты это прекрасно знаешь.

— Что я знаю?

— То, что ты банально боишься остаться одна. Совсем одна, да, Саша? Именно поэтому ты никуда Мира и не пускаешь.

Он бьет по больному ногами. Я опускаю голову, делая вид, что хочу добавить сахар в свой чай. Хотя Борис прекрасно знает, что я его не употребляю уже лет восемь. Я сейчас могу дать слабину. Сказать что-то вроде «Поел? Тогда убирайся!», а вместо этого я демонстративно сексуально облизываю ложку и, округлив глаза, невинно интересуюсь:

— А с чего ты взял, что я одна, Борь?

Темные глаза Победного превращаются в две маленьких щелочки, через которые на меня глядит тьма…

— Хочешь сказать, что у тебя кто-то появился?

— То, что я не выпячиваю на каждом углу свою личную жизнь, еще не означает, что у меня ее нет, — ухожу от прямого ответа. — Меня пока миновал кризис среднего возраста, знаешь ли. Нет необходимости доказывать всем и каждому, что я еще о-го-го, при помощи малолетки рядом.

— Думаешь, мне хотелось что-то доказать?

— Я вообще о тебе не думаю.

Кажется, уже сказано все. И сделано. Он доел. Мы обменялись уколами. Словом, выполнили обязательную программу. Теперь можно и уходить. Но почему-то он не торопится. Смотрит на меня злющими глазами. И как будто чего-то ждет.

— У тебя правда кто-то есть?