Все случилось летом

— …Ну да, старик-то поутру часов в пять помер. А жена еще корову на пастбище выгнала. Подошел обед, народ удивляется: чего ж это она за скотиной не идет, вроде доить пора. Вошла в комнату, смотрят — мертвая. Сидит за столом, как живая, а сама-то мертвая.

— Идемте скорее! — Силинь осторожно прикоснулся к локтю Руты.

— Нет, нет! Послушаем, что он рассказывает. Интересно.

А сзади все так же негромко доносился скорбный рассказ.

— …Больше чем полвека прожили вместе. Они были все равно что один человек, друг без дружки жить не могли. Это такая любовь, сильнее которой ничего на свете нет. Ну и послали меня в город. Все уладил, только вот с оркестром не ясно…

Кончилась улица, кончились дома. Тут же петляла речушка с дряхлыми ветлами вдоль каменистого берега. Черная лента шоссе звала дальше, на вершину холма, а там, за ним, казалось, лежал край света, где рождается ясное небо и кончается ночь. Вдоль берега, в тени раскидистых ветел, бежали утоптанные тропки, только они не успели просохнуть после дождя, и Силинь повел девушку по асфальту — туда, на край света.

— У вас пахнут волосы, — сказал он.

— Чем?

— Ночью.

Рута засмотрелась на светлеющий горизонт, и Силинь не видел, что ответили ее глаза. Артур и его спутница куда-то исчезли, наверное, пошли тропой. Они с Рутой остались одни. То их окатывало теплой волной пьянящих летних запахов, то казалось, они забредали в холодный воздушный поток, плескавшийся поверх дороги — от обочины к обочине.

— Что это вы вдруг… загрустили? — спросил он.

— А люди серьезные скучные. Да?

— Вы сами так сказали. Но с вами мне не скучно. Правда.

Когда поднялись на вершину холма, им открылся другой, еще более дальний край света, и он тоже был светел, блестящ, а земля под ним куталась в таинственную темень, огоньки в окнах домов едва теплились. Справа смутно желтела рожь, и слева тоже было поле ржи, а вдоль дороги, по обеим сторонам, тянулись и таяли в сумраке приземистые яблони.

— Но ведь вы замерзли! Какой я растяпа!

Он скинул пиджак, прикрыл им плечи Руты. Она была близко, так близко, и все же хотелось, чтоб была еще ближе, и он положил ей на плечо руку, но девушка уклонилась, отошла.

Ветра не было и в помине, ржаное поле хранило молчание, но запах свежего хлеба реял в воздухе. Позади, внизу, затаившись в прозрачной ночи, лежал городок. А дальше, по ту сторону его, из-за деревьев мелькали обрывки шоссе — того самого шоссе, по которому они сегодня ехали. И там, то исчезая, то вновь появляясь, подобно светлячкам, мчались машины, постреливая фарами.

— Наша дорога, — сказал он. — На ней мы встретились.

Девушка промолчала, но Силиню казалось, она разглядывает те же деревья, те же огни, те же излучины дороги.

— О чем вы задумались? — спросил он.

Небо полоснули два блестящих луча, но тут же, словно не осилив сумрак, упали на кроны деревьев, блеснувшие белым, будто в снежном уборе.

— Почему же он не приехал сегодня? — произнесла в раздумье девушка, обращаясь больше к себе самой.

— Кто не приехал?

— Я так его ждала…

Силинь сразу все понял. Сегодня в дождь стоял на дороге парень, незнакомый шофер, стоял с концом троса и поднятой рукой. А Силинь не остановился.

— Теперь вы будете на меня сердиться, да? Не сердитесь, пожалуйста. Идемте лучше обратно. Сама не пойму, что со мной. Только о нем и думаю. Ничего не могу поделать. Может, с ним несчастье случилось?

— Да я не сержусь! — отозвался с досадой Силинь. — Чего мне сердиться?

Девушка была рядом, но Силинь вдруг отчетливо почувствовал — будто в свете фар увидел на дороге нечто такое, что прежде скрывала темнота: она была дальше самой далекой звезды.

Обратный путь показался коротким. Рута спешила. У моста, к которому с обеих сторон сбегались древние ветлы, она возвратила пиджак и простилась.

— Только обещайте, что не будете сердиться.

— Я буду вспоминать о вас, Рута…

— Нет, не надо, не провожайте. Одна дойду, — поторопилась она отклонить его предложение.

И ушла. Силинь не спеша шагал по самой середине дороги. Остановится, послушает. Но все тихо. Потом на дальней станции просвистел паровоз, лязгнула сцепка, дернулись вагоны и, словно мельница, завертелись колеса — все быстрее, все шибче.

В номере было пусто, ветерок пошевеливал занавески. На столе графин с водой, у стола три стула, в углу облезлый чемодан… И вообще-то выходил он отсюда или не выходил?

Ночь темнее всего перед рассветом. Когда она стала отливать белизной, вернулся Артур. Возбужденный, радостный ворвался в комнату и первым делом спросил:

— Ну как?

— Без толку.

— Даже не поцеловал?

— Нет. А ты?

— Тоже нет. Но я со своей условился пойти раков ловить. Ты в субботу их обеих привези к нам в колхоз. Вместе пойдем.

— Не поеду я.

— Чего это? Машины жалко?

— При чем тут машина? Дальше самой далекой звезды.

— Что ты сказал?

— Ничего не сказал! В субботу домой поеду. Вот что.

— Ну тогда другое дело.

— Может, откупоришь свою бутылку?

— Это можно. С удовольствием.

Артур достал бутылку, вытащил пробку. Наполнил стаканы. Силинь сказал:

— Расскажи-ка мне про ваших старичков, как они умерли.

Артур рассказал.

— И что ж, из близких никого не осталось?