Все случилось летом

В одну из таких ночей, примерно в то время, когда в Риге закрываются рестораны, к троллейбусной остановке, что напротив главного входа в центральный универмаг, подошел Микель Рийкурис. На вид ему можно было дать что-нибудь между сорока и пятьюдесятью. Был он худощав, одет в довольно поношенный серый костюм, шел не торопясь. Был слегка навеселе после возлияний в дружеском кругу. Походя что-то бурчал себе под нос, но по тому бурчанию трудно было определить его настроение — сердит ли он, весел, приуныл или опечален, а может, всего-навсего устал. Уже подойдя к остановке, он несколько слов произнес отчетливо, так что их расслышала женщина, в ожидании троллейбуса стоявшая в парадном большого дома.

— Бифштекс — котлета, шницель — тоже котлета, котлета — опять же, выходит, котлета… Что за чушь, хотел бы я знать! — бубнил он.

Женщина ровным счетом ничего не поняла, и слова коснулись ее слуха точно так же, как любые другие городские шумы, однако тон, каким они были сказаны, насторожил ее и заставил вглядеться повнимательней, а приглядевшись, она едва подавила в себе возглас удивления и отступила в глубь парадного.

Рийкурис разыскал в кармане сигареты, спички и пытался закурить, но спичка сломалась.

— Ч-чертовщина! — выругался он, доставая новую спичку. Но в коробке остались одни обгоревшие, которые он сам туда насовал, не желая мусорить на улице. Пришлось попросить огня у прохожего.

На остановке было довольно людно, но понемногу толпа редела, троллейбусы подходили, отходили, увозя с собой пассажиров. Рийкурис тоже дождался своего номера, но машина оказалась переполненной, и он решил подождать, надеясь, что подойдет посвободнее. Однако следующий троллейбус пришел с надписью «В депо», он пропустил и этот, озабоченно отметив про себя, что, кроме него, на остановке осталось всего трое пассажиров, да и те, посовещавшись, отправились разыскивать такси, потому как час поздний и троллейбусы навряд ли пойдут.

Минут пять проскучав в одиночестве, он прошелся туда и обратно, наконец заметил женщину и оживился, почувствовав в незнакомке собеседника, которому можно излить душу.

— В депо! — протянул он язвительно. — Вы видели — в депо! Они торопятся домой, хотя нет и двенадцати. Мы позаботимся о тебе, пассажир! Все для твоего удобства, пассажир! День и ночь о тебе думаем, только о тебе!

Женщина негромко рассмеялась.

— Товарищ Рийкурис, — проговорила она голосом с бархатистыми переливами, — стоит ли волноваться из-за таких пустяков? В самом деле, час уже поздний.

Он поднял голову и взглянул на нее удивленно, не понимая, откуда она знает его имя. Но как ни старался вспомнить, женщина ему показалась совершенно незнакомой. Хотя… А впрочем, таких элегантных дамочек, шагнувших во вторую половину жизни и при этом сумевших сохранить стройность девических лет, таких в Риге множество.

— Возможно, еще подойдет наш троллейбус, — продолжала женщина. — Нам с вами по пути, так что подождем.

— А я нарочно не уйду отсюда, хоть до утра простою! — сердито выкрикнул он. — Разве так обслуживают пассажиров? Это же форменное свинство!

Незнакомка молчала, а Рийкурис беспокойно расхаживал по тротуару, чувствуя на себе ее взгляд, и оттого ему стало немного не по себе, точно костюм его был не в порядке или он не брился целую неделю. Рассердившись, он остановился и довольно хмуро спросил:

— Скажите, пожалуйста, откуда вам известна моя фамилия?

Она смотрела на него серьезно, ее лицо в прозрачных сумерках казалось необычайно красивым. Помолчав, незнакомка ответила:

— Я вас знаю пятнадцать лет. Да, как раз пятнадцать. Вы даже не представляете, какую важную роль вы сыграли в моей жизни. Помните: «Как только приходит довольство самим собой и всем, что происходит вокруг, в тебе умирает и гражданин и человек, это есть твоя смерть…» Помните?

Он покачал головой.

— Это вы мне сказали пятнадцать лет назад, — продолжала незнакомка. — Мы тогда случайно встретились в гостях у Н. (Она назвала фамилию.) Потом вы провожали меня домой, тогда тоже была ночь, а троллейбусы не ходили. Вспомнили?

— М-да… — неуверенно протянул Рийкурис, лихорадочно напрягая память. — Все может быть. Таков мой главный принцип, которым я руководствуюсь в этом далеко не лучшем из миров, вполне возможно, что я и с вами им поделился. М-да…

В самом деле, через несколько домов от остановки когда-то жил его добрый приятель Н., однако вот уже лет десять как тот перебрался в провинцию и всякая связь с ним прервалась. Как летит время!

Женщина усмехнулась.

— Тогда я была такая простушка, но ваши слова глубоко запали в душу, мне даже трудно вам передать, это может показаться смешным. Странно, правда? И все эти годы я расспрашивала знакомых о ваших успехах, о вас, человеке, сказавшем мне эти слова. Ради бога, не сердитесь, но эта ночь так хороша, так располагает к откровенности. Ведь вы не сердитесь, правда?

— Ну что вы, с чего бы, — произнес он с отеческим добродушием. — Напротив. Я рад, что, сам того не ведая, смог кому-то быть полезен. М-да…