Все случилось летом

Сумрак все больше сгущался, и это был странный сумрак, он двигался, словно живой, зловеще посвечивал. Помимо грохота теперь возникали еще и другие непонятные шумы, и, казалось, они запускали свои страшные щупальца сюда, в подвал. Словно сговорившись, парень и девушка вскочили с места, приникли к окну. За ним полыхало трескучее пламя, а понизу плотными клубами подкатывался дым. Стабулнек схватил винтовку и стал торопливо рассовывать по карманам обоймы с патронами.

— Ты куда? — вскрикнула Ласма.

— Я должен… Туда… Понимаешь, должен! У меня винтовка. Здесь какой от нее прок. А на улице она пригодится. Не бойся, я тебя не оставлю.

— Но мне же не с кем будет поговорить! В этой темени так хочется поговорить…

— Ласма, пойми, я не могу, я должен…

Он выбежал из подвала. Парадное, лестница были в дыму, в доме начинался пожар. Стабулнек толкнул дверь и, споткнувшись обо что-то, выскочил на улицу, из конца в конец объятую пламенем. Оно хрипело, бросая кверху снопы искр. Небо застилала кроваво-красная мгла. Что-то страшно взвыло и — жвахт! Жвахт! Стабулнека подбросило, словно щепку, и тут же швырнуло на мостовую. Придя в себя, он почувствовал боль в ушах. Треск пожаров, стрельба, взрывы — теперь все приходило словно издалека. Винтовка была при нем, но пальцы сжимали ее так судорожно, что их пришлось распрямлять с помощью другой руки. Он выстрелил, затем еще и еще, посылая пули наугад, не целясь, в красноватую мглу, откуда надвигалась смерть, и с каждой отдачей приклада сознание все больше прояснялось, мысли приходили в порядок.

Перебегая улицу, кто-то перепрыгнул через него. Склонившись посреди мостовой, этот человек в лихорадочной спешке устанавливал пулемет. Подбежал второй, плюхнулся рядом, и опять застрочила швейная машина: та-та-та…

И вот они показались в красном сумраке, в дыму. Они скользили, как призраки, с двух сторон улицы — появляясь, исчезая, но с каждой минутой все ближе. И снова послышался вой… Жвахт! Жвахт! В лицо полыхнуло пламенем. Пулемет умолк. Черная фигура пыталась отползти, но застыла красноватым сгустком на булыжниках, а над ней зыбко плясали отсветы пожаров.

Дым ел глаза, закладывал горло, в этом жутком кипящем мраке окружающие предметы были едва различимы. Стабулнек бросился к фонарному столбу, чтобы лучше видеть и целиться. Но те приближались, подтягивались, подползали… Все ближе и ближе… Что-то случилось с винтовкой, где-то заело, она не стреляла. Жвахт! В глазах зарябило, весь он стал таким легковесным, и, крутанувшись волчком, Стабулнек выронил винтовку и осел на тротуар. Но только на мгновение. Инстинкт подсказывал: бежать, спасаться, сейчас, сию минуту, не то будет поздно. Вытянув вперед руки, он бросился в горящую дверь, в этот адский костер, еще недавно называвшийся домом. Там, за морем огня, должна быть вторая дверь, ведущая во двор, и Стабулнек с дымящейся одеждой, с опаленным лицом и волосами добрался до этой двери. Потом перелез через забор, пробежал через сад, перемахнул через второй забор и очутился на соседней улице, но, пройдя немного, рухнул посреди какого-то сквера.

Припав к земле, широко раскинув руки, вцепившись ими в прохладную траву, он дрожал всем телом и плакал, как никогда еще в жизни не плакал. Утирая слезы, он дотронулся до лица, и пальцы нащупали рану. И рубашка оказалась в крови, от нее слиплись волосы, руки тоже были липкие. Стабулнек поднялся, снял рубаху и, приложив ее к ране, пошатываясь, поплелся по улице, не соображая, куда и зачем идет.

— Руки вверх!

Будто из-под земли выросли двое немцев. Непокрытые головы, в руках автоматы, рукава синевато-серых кителей закатаны. Третий — он его почувствовал — сзади ткнул в спину твердый холодный предмет. «Сейчас выстрелит, — подумал Стабулнек. — Вот и конец. Как просто!» И на душе стало спокойно и хорошо, будто он стоял у моря и любовался заходящим солнцем, которое перебросило через серый простор лучезарный мост, приглашая его к себе. Вот сейчас он ступит на этот мост, высоко подняв на ладони свое сердце — светоч верности, отваги, и — конец всем страданиям…

Но снова проснулась жажда жизни. Видение растаяло, и Стабулнек заговорил на хорошем немецком языке, которому его обучили в школе:

— Зачем же так строго? Я из того горящего дома. На меня обвалилось бревно, едва жив остался. Вы открыли такую пальбу! Что же мне теперь делать?

Немцы переглянулись и заржали. Ствол автомата уже не давил больше в спину. Один из солдат сказал:

— Шустрый парень! Ты что, немец?

— Нет.

— Ничего, — снисходительно заметил второй, похлопав Стабулнека по плечу. — Такому и с нами будет неплохо. Вон там, за углом, перевязочный пункт для гражданских. Топай туда.

Метрах в пятидесяти через улицу метнулась серая тень. Три автомата залаяли разом. Беглец качнулся и повалился ничком, а немцы, громыхая сапожищами, кинулись дальше.