Все случилось летом

Понемногу жизнь Илоны вошла в привычную колею. Она сделалась серьезной, даже улыбка стала у нее печальной, и всякий, кому в те дни с ней приходилось встречаться, не мог не почувствовать, что молодая женщина глядит на мир просветленным взглядом, хотя за просветление, ясность, душевный покой дорого заплачено. В районной газете появилось соболезнование от товарищей по работе вдове покойного, и Илона восприняла это как должное. Вслед за тем ее вызвал к себе начальник конторы, у него в кабинете оказался и председатель месткома, и было объявлено, что ей выдается бесплатная путевка в дом отдыха, Илона сама может выбрать, куда — в Сочи или на Рижское взморье. И это ничуть не нарушило душевного равновесия Илоны, пожалуй, даже укрепило его.

В тот день, вернувшись домой, Илона заметила во дворе какого-то мужчину — он у сарая укладывал в поленницу привезенные дрова. Оказалось, это Ивар Озолнек, тот самый, что последним видел Вилиса Сатыня и отговаривал его идти через Даугаву. Поздоровались — как-никак старые знакомые! — перекинулись несколькими фразами («Не стоило тебе возиться, мы бы с матерью сами справились». — «А, пустяки, тут и дел всего ничего». — «Даже не знаю, как тебя благодарить». — «Господи, какая благодарность!»), и Илона прошла в дом.

Мать готовила ужин, сказала, что Ивара следует хорошо угостить и что она, пожалуй, от себя поставит пол-литра. И поскольку Илона ничего не имела против, мать накрыла стол не на кухне, как обычно, а в комнате. Когда Озолнек вошел, слегка оробев от такого приема, — парень он был неброский, простой рабочий из стройбригады, — Илона пригласила его в комнату, усадила на почетное место. Мать предупредительно ушла на кухню, наказав, чтобы кликнули, если что понадобится.

Озолнек был одних лет с погибшим Вилисом, в общем-то хороший малый, хотя о нем трудно было сказать что-либо определенное — плохое или хорошее, человек как человек, этим вроде бы все и сказано. Довольно скоро Озолнек освоился в уютной комнате, оно и понятно: люди-то не чужие, в колхозе все друг дружку знали.

Опускались сумерки, они ели, выпивали, самочувствие было прекрасное. Илона была признательна гостю за то, что тот ни словом не обмолвился о трагическом происшествии, невольным свидетелем которого стал, и сама о том не заводила речи. Болтали о том о сем, о весне, уже недалекой, о Сочи, и какая там погода, о редиске, появившейся в магазине. И когда они вот так разговорились, когда сумерки совсем сгустились, Илона вдруг ощутила, как ей на коленку легла горячая, широкая ладонь. Поначалу она так растерялась, что не могла взять в толк, что бы сие значило. Когда же ладонь скользнула повыше, Илона вскочила со стула, оттолкнула Озолнека с такой силой, что на столе зазвенела посуда и опрокинулись рюмки.

— Как не стыдно! — закричала она вполголоса, чтобы мать не расслышала. — Как не стыдно! — повторила с дрожью в голосе. — Ты… ты… У меня муж перед глазами… Давно ли ты сам ему руку жал… Убирайся! Смотреть на тебя тошно. Вон отсюда сию же минуту!

Ивар Озолнек поднял с пола упавшую кепку, нахлобучил ее на голову и пошел вон. На пороге обернулся.

— Дура ты, дура, — проговорил он, — я же для тебя старался. Чтобы поскорей обо всем забыла. Чтоб у тебя на душе полегчало. Его все равно не вернешь… Ну, как знаешь, мне-то что. Могу и уйти…

И ушел.

Илона оправила прическу, провела ладонью по лицу. Щеки горели. Должно быть, от вина. Распахнула окно. За черным кустом сирени проглядывал западный небосклон, и был он такой ясный, лучистый, что, глядя на него, сжималось сердце. В воздухе стоял ни с чем не сравнимый запах оттаявшей земли. Любуясь весенним миром, впитывая его в себя, Илона почувствовала, что у нее кружится голова, и, сама того не замечая, она про себя улыбнулась. Неслышно, на цыпочках бродил вокруг дома вечер.

Прошло еще несколько дней.

И вот однажды утром Вилис Сатынь вернулся.

Первым его заметил все тот же Ивар Озолнек, ибо он, как было сказано, живет на берегу Даугавы.

Тем утром пошел он в сарай за дровами, видит, с той стороны отчалила лодка. Вода в последние дни хоть и спала немного, но течение было быстрое, попадались запоздалые льдины. Сначала Озолнек решил, что люди в лодке подвыпили или не в своем уме, уж потом стал гадать, кто бы это мог быть.

Лодка боролась с течением, продвигалась медленно. Один из смельчаков сидел на веслах, второй стоял на корме, шестом отпихивая шальные льдины, и когда Озолнек приметил, что у этого второго, с шестом, очень уж знакомая фигура и что на нем красный свитер, он фыркнул от удивления и плюхнулся на колоду, чувствуя, что сердце вот-вот из груди выскочит.

Наконец лодка пристала к берегу, из нее выпрыгнул Вилис Сатынь, второй поплыл обратно. Озолнек, сидя за поленницей, видел, как пришелец с того света огляделся рассеянно, потоптался на месте, словно надеясь там что-то найти, потом, засунув руки в карманы, виляя узкими бедрами, побрел по канавам и раскисшим полям к своему дому.