Все случилось летом

— Не могу я остаться. Мать болеет.

— Да кто ж вместо тебя тут будет работать? Я бы тебя, глядишь, со временем в академики вывел! Вон погляди, как Каспар за учебу взялся — скоро техникум закончит, много ли осталось.

— Вместо меня мог бы работать и Харис…

— А кто Хариса заменит?

— Кто-нибудь из армии придет. Мы ведь тоже пришли прямо из армии.

— Ты смотри, у него на все готов ответ. Просто беда с вами. Ладно, пиши заявление.

Наступил день отъезда. С озабоченным видом они втроем крутились по комнате, но все у них валилось из рук. Впрочем, Рейнис свой чемодан уложил за пять минут. Сверху легли книги и заветные тетрадки со стихами. Одну из них он полистал, присев на скамеечку.

— Это у тебя про Юстину? — несмело спросил Каспар, когда Харис отлучился из комнаты.

— Так, набросал кое-что. Не знаю, что получилось. Сам не пойму.

— Ну, дай почитать. Может, оставишь на память?..

— Нет, что ты, — сказал Рейнис, покраснев, и спрятал тетрадку в чемодан. — Не могу. Когда кто-нибудь читает мои стихи, мне кажется, меня догола раздели и разглядывают. Другое дело — посылать в редакцию. Это далеко…

Тяжело было Каспару расставаться с Рейнисом. Завтра он проснется, а Рейниса не будет. Кто-то другой займет его место. Придет, положит свой чемодан туда, где лежат сейчас вещи Рейниса. Скажет «здравствуйте». Интересно, какой он будет?

— Ты тут присмотри за маленьким Ломоносовым, — сказал Рейнис. — Теперь он, правда, в школу ходит, но все-таки… Может, как-нибудь в лес его свозишь.

— Хорошо, Рейнис. Это нетрудно.

— Ну, кажется, все. Давай-ка посидим перед дорогой.

Потом втроем направились в гараж. Дорога была грязная, шли гуськом. Харис с чемоданом впереди, за ним — Рейнис, потом Каспар.

Из репродуктора над мастерской ветер принес песню. Каспар остановился от неожиданности. Песня без слов… На этот раз ее исполнял женский хор. Жаль, не услышал начала…

— Ты что? — обернувшись, крикнул Харис.

— Иду, — отозвался Каспар.

У машины они слегка повздорили из-за того, кому сидеть в кабине. Рейнис наотрез отказался. Пускай садится Харис. Пора ему привыкать к своему новому месту.

Всю дорогу ехали молча. И только когда показались крыши станционного поселка, Харис спохватился:

— Послушай, Каспар, мы что же, так и расстанемся с Рейнисом? Сбросим его на станции, а сами домой, да? Притормози-ка драндулет, магазин рядом!

Старенький грузовичок с большой зеленой будкой поверх кузова — ремонтная мастерская на колесах — неуверенно прошлепал по лужам и остановился напротив двухэтажной каменной постройки.

1958

СЫНОВЬЯ

Никто нас не знакомил, и все же мы знали друг друга. В последнее время мне случалось бывать по делам в небольшом городишке Н-ского района, и всякий раз мы встречались с ним в чайной, просторном доме, стоявшем на городской площади рядом с автобусной станцией. В общем-то, это была не станция, просто навес с тремя стенами, под которым разгуливал ветер, и потому в холодную погоду пассажиры предпочитали дожидаться автобуса в чайной. Вот там я и встречал его.

Это был старичок, бедно одетый, изрядно потрепанный жизнью, но с какой-то особенной, детской улыбкой. Такое лицо приходится видеть не часто, чем-то оно напоминало изображения Деда Мороза, только без традиционных усов и длинной седой бороды. Много людей встречаешь в жизни, большинство проходит, так и не оставив в памяти следа. Но с этим стариком все обстояло иначе. Что ему нужно в этой чайной? Он не ел и не пил, и автобуса не ждал, просто сидел, прислушивался к разговорам, временами посмеивался вместе с другими, а если случалось встретить знакомого, охотно соглашался разделить компанию, хотя к чужому столу садился несмело, на самый краешек стула, и долго отнекивался, прежде чем принять предложенный стакан пива. Может, у него не было своего дома? А может, дом его холоден, пуст, неуютен, и одиночество заставляло все это искать в другом месте?

Зимним вечером, часов в девять, я снова открыл дверь чайной. Погода была прескверная, резкий, холодный ветер носил по площади колючий снег. А в чайной было хорошо, светло: в углу топилась круглая печь. Дверцы ее были раскрыты, и по стенам, на полу плясали языки пламени. За столиками ужинало человек семь-восемь. Официантка переговаривалась с буфетчицей. Из кухни плыл запах тушеной капусты, звон посуды, гулко звучали молодые голоса поварих. Все было знакомым, привычным, даже картины на стенах — копии с русских классиков, прилежно выполненные местным художником.

Я сел поближе к печке, заказал себе ужин и стал смотреть, как огонь обтекает сосновые поленья. В тот момент я совсем забыл про старика, которого прежде встречал здесь, но потом, еще раз окинув взглядом чайную, почувствовал: чего-то не хватает. Долго не мог вспомнить, чего же именно, и наконец понял: не хватает его. Хотел расспросить официантку, которая подошла помешать в печке дрова, однако не знал ни имени старика, ни его фамилии.