Все случилось летом

«Уйдет она, — думал Бернсон то растерянно, то с яростью, сознавая свое бессилие. — Уйдет и не вернется…» И он упрекал себя за то, что у него всего один ребенок, Юстина. Но тогда были тяжелые времена: война. Кругом гремели выстрелы. Никто не был уверен в завтрашнем дне…

А Юстина уйдет.

Бернсон остановился и поднял глаза к небу, будто испрашивал у него совета. Бог… Э-э, все это чепуха, нет никакого бога. Ни бог, ни черт не вернет ему дочери.

И, до боли сжав кулаки, Бернсон грубо выругался. Проклятая жизнь!

Позади послышались шаги. Его нагнал инженер Жак Япинь и пошел рядом с ним.

— Послушай, Бернсон, — сказал он, — знаешь, где твоя собака? Твой Джек?

Бернсон пожал плечами:

— Сбежала куда-то. Уж неделю как нет ее. Кормишь, кормишь, а потом возьмет и сбежит. Кто теперь доброе помнит.

— Пристрелили твоего Джека. Километрах в десяти отсюда. Колхозники за волка приняли.

Бернсон убавил шаг:

— Да ну! Неужели пристрелили? А жаль… Собаку-то можно купить. Щеночка. Надо будет завести. Вместо Джека.

— Щенков сейчас полно, — согласился Жак.

Только когда они вошли во двор, Жак осведомился о Юстине.

— Уезжает сегодня Юстина, — бросил Бернсон, не глядя на инженера.

На длинной лавке у сторожки, как стрижи на проводе, сидели рабочие и, попыхивая сигаретами, поджидали начала собрания — был понедельник. Изогнувшись, в сторожку пролез долговязый Жак Япинь. Язеп, навалившись на стол, с увлечением ковырял его остро отточенным карандашом, время от времени поглядывая в окно. Посреди дороги красовалась огромная лужа — ночью прошел сильный дождь.

Жак здорово изменился за последнее время. Целую неделю, видимо, не брился, у затасканного ватника оборвана верхняя пуговица, сапоги помятые, грязные. Понаблюдав за Язепом, он спросил с удивлением:

— Чего тычешь в стол карандашом? Сломается.

— Ну и крепкий же, черт, попался, — промолвил Язеп и опять посмотрел в окно. — Не ломается, хоть ты что с ним делай. Наверное, по спецзаказу изготовлен. Раньше сталь была такая, с золотой рыбкой. Может, видел?

Япинь пожал плечами и отошел в другой конец комнаты, где за большим столом, заваленным газетами и журналами, двое рабочих играли в шахматы.

— Да кто же так играет? — воскликнул Жак. — Ведь фигурки на темные клеточки ставят, а у вас наоборот.

— Отстань, — отозвался один из игроков. — Нам и так хорошо.

Никто здесь не желал иметь с ним дела, и Жак, напившись воды и сделав вид, что только для того и заходил, покинул сторожку. Во дворе он увидел ось вагонетки с парой колес. Интересно, как она сюда попала?

Жак толкнул ее ногой, попробовал поднять. Нелегко, конечно, но если поднатужиться… За ним с любопытством наблюдали. Подошел кто-то еще испробовать свои силы. И скоро собралась толпа, даже Язеп вышел из сторожки.

Сильнее всех оказался Бернсон. Тот больше всех выжал. Его рекорда никто не смог побить, и уж, конечно, не Япинь с своими диспетчерскими мускулами.

И тут во двор вкатила директорская «Победа». Притормозив у самой сторожки, Харис распахнул дверцу, но, изобразив на лице презрительную гримасу, остался в машине, будто специально приехал посмотреть на этот скучный спектакль.

— А, молочник прикатил! — крикнул кто-то. — Иди сюда, хлюпик, покажи, на что способен.

— Ему только кастрюльки таскать. Ну, чего морщишься?

— Ты только глянь — мягкий, круглый, ровно слива.

— Иди, иди, не бойся. Да смотри не надорвись. Вдохни поглубже, чтобы брюхо было тверже.

— Вы и в самом деле хотите тягаться со мной? — презрительно бросил Харис. — Что-то не видно среди вас соперников. Мелюзга. Сосунки несчастные. Просто жаль вас. Да я одним мизинцем подниму столько, сколько вы все вместе.

— Мальчик! — взревел Бернсон и с размаху грохнул себя кулаком в грудь. — Придержи язык!

Харис выскочил из машины. Толпа с готовностью расступилась. Все сгорали от любопытства поскорей увидеть, что же будет дальше. Давно, пожалуй, не слышалось столько смеха и шуток. Но Харису все нипочем. Подошел к штанге, нагнулся, приподнял слегка, будто приноравливаясь.

— Ага! — усмехнулся Бернсон. — Что, потяжелее ложки? Сразу не поднимешь!

Харис расправил плечи и презрительно смерил его с ног до головы. Потом не спеша снял пиджак и кинул его Бернсону.

— Подержи-ка!

Все так же неторопливо засучил рукава свежевыглаженной рубашки, согнул руку в локте, ощупал мускулы. Кто-то из толпы, не выдержав, захихикал.

И тут началось. Легко, будто играючи, подхватил Харис ось с колесами, поднял над головой, еще, еще, еще раз. Кто-то считал. Рекорд, установленный Бернсоном, был давно перекрыт, а Харис продолжал как ни в чем не бывало. И вдруг, когда штанга снова очутилась над головой, разжал кулаки… Зрители ахнули, да не тут-то было — слегка пригнувшись, Харис, как ловкий циркач, поймал ось и даже дал ей немного прокатиться по спине, потом опять вскинул над головой. И так несколько раз подряд, не переводя дыхания.

Кругом тишина. Только учащенное дыхание Хариса. Потом ухнула земля, ударившись о камень, звякнуло железо. Представление окончилось.