Все случилось летом

Он не успел ответить, дверь кто-то поцарапал, точь-в-точь, как это сделал недавно Тенис. Анныня отдернула руку и выскочила в переднюю, плотно прикрыв за собой дверь. Там тотчас послышался разговор, вначале громкий, который затем перешел в шепот и наконец вовсе смолк. Тенису до всего этого не было никакого дела. Развалившись на стуле, он с умилением смотрел на золотистый напиток в рюмке и улыбался. Христос любил эту бодрящую влагу, как-то раз превратил даже воду в вино…

Сперва, смущенно улыбаясь, вошла Анныня, а следом за ней, приглаживая волосы, брат Андерсон — молодой человек, довольно приятной наружности, в модном костюме, с полосатым галстуком на белой сорочке. С учтивым поклоном, с протянутой рукой он бросился навстречу Тенису.

— А, брат Типлок! Как я рад, как я рад вас видеть!

Тенис прямо-таки подскочил на стуле. Чего-чего, а этого уж он никак не ожидал, и потому сначала расстроился, поняв, что решающего объяснения с Анныней сегодня не получится: о таких вещах принято говорить с глазу на глаз.

Между тем брат Андерсон добрался до его руки и теперь сердечно тряс ее, захватив обеими ладонями, мягкими, точно спелые сливы.

— Как хорошо, что мы встретились именно в такой прелестный вечер, — продолжал проповедник, все еще не отпуская руку Тениса. — Мы тут все свои, а это вино — смотрите, как искрится! — придаст нам силы и бодрости, чтоб тем радостней воздали мы хвалу господу. Аминь.

Все сели. Давно уже включили свет, и мотыльки, залетев в открытое окно, кружились вокруг горячей лампочки.

— Как их тянет на огонек! — усмехнулся брат Андерсон. — Так и крылышки недолго подпалить. А теперь бы нам не мешало отведать вина по случаю такой встречи.

Поскольку имелось всего две рюмки, пришлось условиться, что брат проповедник будет пить из той же, что и Анныня, — с отбитой ножкой. Сначала рюмочку, вся сморщившись до невозможности, пригубила Анныня. Хлебнула чуточку и, сделав вид, что страшно опьянела, протянула брату Андерсону. Тот, правда, пытался уговаривать хозяйку выпить до дна, только из этого ничего не вышло, и посему брат проповедник был вынужден сам опорожнить ее. Тенис тут же наполнил ему — на сей раз его собственную порцию, — и вино моментально было выпито: нельзя же ставить на стол недопитую рюмку, у которой отбита ножка! На лощеных бледных щеках брата Андерсона взыграл румянец, проповедник стал еще любезней, чем прежде. Остроты из него так и сыпались.

Тенису было тоскливо, но приличия ради он вымучил на лице какое-то подобие улыбки, хотя в душе ныла рана — однообразно, тупо, надоедливо. Так ноют на осеннем ветру провода телеграфа. Ноют и ноют… Тенис подумал, что напрасно он сегодня проехался и что опять ему томиться в неизвестности — то ли Анныня согласится выйти за него, то ли откажет. Уж он так надеялся, так надеялся… А назавтра эти зубоскалы, Зигис с Паулом, обязательно его спросят, как обернулось дело с Анныней. И как ни отмалчивайся, эти прохвосты из него слово за словом вытянут все до последней мелочи о том, что здесь произошло. И, конечно, все истолкуют по-своему, а может, еще и споют песенку о красотке Анныне из поселка Кемери и всяческих ее проделках… Будьте покойны, эти найдут, над чем посмеяться! От подобных мыслей Тениса бросило в жар. Это не ускользнуло от зорких глаз брата Андерсона, и он внес предложение снять пиджаки, если, конечно, не возражает дама. Проповедник разделся. А Тенис отказался — ничего, он потерпит. Он-то знал, что пиджак тут ни при чем…

— А как там с этими песчаными холмами? — спросил вдруг Тенис, все еще озабоченный завтрашней встречей со студентами. — Правда, что когда-то их со всеми камнями занес к нам ледник из Скандинавии? Этакие махины! Прямо чудеса… Может, все это козни дьявола? Да и как такие горы морем переправишь?

Брат Андерсон дожевал ломтик сыра, вытер платком губы. Небрежно глянув на Тениса, обращаясь больше к Анныне, он сказал:

— Отчего же дьявола? Как раз наоборот, то дело рук господа. Много тысяч лет назад земля была совсем иной. Гигантские ледники приходили в движение, захватывая собой целые горы и перенося их на другое место. С переменой климата, с таянием льдов образовались многие их тех морей, которые существуют и поныне. Все это лишний раз доказывает всемогущество господа, который способен двигать горы, рождать моря… — Брат Андерсон, опустив веки, что-то невнятно про себя пробормотал. — Но, к сожалению, на белом свете не перевелись еще олухи, которые считают, что камни растут, как грибы, — продолжал он. — С одним таким недавно мне пришлось столкнуться в рыбацком поселке. Я весь взмок, пока втолковал ему, что и как. — И проповедник от души рассмеялся. Ему охотно вторила Анныня.

— Вот дуралей! Это надо же — камни растут… Ну и дубина!

Ее смех был так заразителен, что, пожалуй, и камни засмеялись бы, услыхав, увидав ее в этот момент. Только Тенис Типлок сидел мрачный, хмурый, уставившись в одну точку.

— Да что с тобой? — забеспокоилась Анныня. — Уж не перепил ли ты?

— Ты тоже смеешься, — проговорил Тенис, не отводя оцепенелого взгляда.

Наступило неловкое молчание.