Все случилось летом

— Денег нет, что ли? Не беда, довезу и так.

— А кондуктор? Она же высадит.

— Отстал ты, брат, от жизни! — весело сказал Абелит, хлопнув парня по плечу. — В маленьких автобусах теперь кондуктора нет. Шофер сам продает билеты. Так что полезай в кабину. Чужого места все равно не займешь.

Парень проворно обошел автобус и забрался в кабину. Казалось, он был обрадован возможностью проехать бесплатно, оживился, повеселел и время от времени с благодарностью поглядывал на шофера. Абелит сходил за путевкой и тут же вернулся. Пора было выезжать. Автобус полон, человек шесть или семь стояли в проходе.

И хотя полдень еще не наступил, районный городок уже млел от июльского солнца. Люди забирались подальше в тень; дети лизали мороженое; оголенные по пояс рабочие на перекрестке копали траншеи. Пассажиры заспорили, сколько и с какой стороны положено открывать окна. Один жаловался на сквозняк, другой доказывал, что свежего воздуха бояться нечего. Смеялись, вздыхали, охали…

Абелит про себя посмеивался и, казалось, был доволен самим собой, своим новым знакомым и всем окружающим.

— Чувствуешь? — сказал он соседу. — Не трясет… Весной мостовую покрыли асфальтом. Многое изменилось, не сразу привыкнешь. А эти-то расшумелись! — И Абелит большим пальцем указал за перегородку. — На шоссе выедем, все до последнего окошка задрают. Пылища — не дай бог…

Проехали мост, позади на крутом берегу остались липы. Дрожа от натуги, автобус взобрался на пригорок. Открылся душистый простор полей. Слегка серебрилась рожь, сахарная свекла наглухо укрыла грядки сочной ботвой, клевер стоял в стогах… Вдали у горизонта белело большое здание, судя по просторным окнам, школа. Белое здание под красной крышей… И оттого, что разогретый воздух струился и трепетал, казалось, и школа плывет по раздолью невидимой реки.

— Ты чего ж молчишь? — заговорил Абелит. — На вот, закури. За что тебя упекли? Какая статья?

Парень жадно затянулся сигаретой. Тяжко вздохнул:

— Указ об усилении охраны собственности.

— Вот оно что! Взял, что плохо лежало.

— То-то и оно: лежало не плохо. Не то бы на суде как-нибудь выкрутился.

— Понятно! Как взял: один или с товарищем?

— Один… А твое какое дело?

Абелит негромко запел себе под нос песенку, что-то вроде «Ты куда же, ты куда же, мой петушок?» Парень наблюдал за ним, скосив глаза. Он как будто уже сожалел о своей откровенности. В побуревших от никотина пальцах тлела сигарета. Шофер перестал петь: впереди показался разобранный мост. Автобус свернул на лужок и, мягко покачиваясь на колдобинах, подкатил к временному дощатому настилу. Когда они снова выехали на дорогу и набрали скорость, Абелит спросил как бы между прочим:

— Ты что кипятишься?. Чего в бутылку лезешь?

— А твое какое дело?

Теперь уж это прозвучало не так безобидно, как прежде. Почти злобно. Парень выбросил за окно дотла докуренную сигарету и задиристо вытянул шею. Выхватив из-под ног свой брезентовый сверток, запальчиво крикнул:

— Не хочешь везти дальше, останови. Слышишь, могу сойти! Я тебя ни о чем не просил, сам навязался.

Шофер молчал, будто его это не касалось. У самой дороги убирали клевер. Мужчины снизу подавали огромные вороха, а принимали две девушки. В фуру был впряжен небольшой красный трактор, девушки сверху что-то кричали… Потом все пронеслось, в кабине остался запах клевера, казалось, почти осязаемый. Парень беспокойно глотнул воздуху и покосился на соседа. Тот, дремотно улыбаясь себе самому, глядел вперед, его мускулистые, оголенные по локоть руки покоились на руле.

— Ты вот посоветуй, — все так же благодушно улыбаясь, заговорил Абелит, — как мне быть с дочуркой. Понимаешь, дочка у меня, — объяснил он не без гордости. — И хочу, чтобы моя Вита занималась машинами, техникой… На инженера бы выучить… Ты подумай — инженер! А жена ее вконец избаловала, наряжает как куклу. Бантики, ленточки… Просто беда! Так вот, как ты думаешь, имею я право в это вмешаться или нет?

— Мне-то что до этого? — рявкнул парень. — Мое какое дело?!

Улыбка шофера постепенно погасла, он помрачнел, лицо стало похожим на маску. Теперь за рулем сидел совершенно другой человек — хлебнувший на своем веку горя, претерпевший немало обид и до сих пор о них не забывший.

— Дурак, — сказал он беззлобно, не спуская глаз с дороги. — Иной бы тебя на моем месте давно отсюда вышвырнул. И разговаривать бы не стал! А я тебя взял с собой. Сам предложил. Знаешь, почему? Потому что и я там был. По той же статье, что и ты. Я такое видел, что тебе и во сне никогда не приснится. Лопух ты несчастный. Смотреть на тебя тошно.

Автобус мчался, оставляя позади себя тучи пыли. Промелькнул белый столбик с желтой ячейкой. Серебрясь, убегали телеграфные столбы. Отвислые уши парня зарделись. Он положил котомку на прежнее место, потер лицо ладонями, словно глаза утомились от света.

— Ладно, извини… Я не знал…

— За что тебя извинять? — спокойно отозвался Абелит, но к нему уже не вернулась та светлая улыбка. — Ты мне ничего плохого не сделал…