Все, способные держать оружие…

Команда уходит на исполнительные органы. Где-то метрах в трехстах от нас за толщей грунта и бетона начинаются переключения контактов, останавливаются одни насосы и стартуют другие, и вот сейчас…

Леди в сером медленно встает из-за пульта. Она, кажется, тоже все поняла.

Поздно.

Там, далеко — срабатывают клапаны высокого давления. Струя сжатого азота идет на лопатки турбины. Экстренный слив топлива осуществляется тем же насосом, который питает двигатель. Турбина набирает обороты, и вот частота ее вращения попадает на короткое время в резонанс с корпусом. Вибрация, дрожь…

Звук взрыва не доходит, но пол доносит далекий удар. Какая-то жуткая пауза. Мы вцепляемся друг в друга. И — нас сплющивает безумным ревом, бьющим отовсюду.

Когда-то меня, мальчишку, такие же — чуть постарше — идиоты засунули в железную бочку и стали в десять рук колотить по ней досками и кусками труб. Такая была игра…

И сейчас кто-то, глумясь, встряхивал нас в коробочке вперемешку с пятью или шестью разодранными на куски покойниками…

Я не знаю, как долго это продолжалось. Погас свет и загорелся вновь, уже другой, желтый. Что-то мигало на стенах, на пультах…

Ударило еще, еще и еще. А потом… Вот потом ударило по-настоящему.

Год 1991. Игорь 10.06. Около 08 час Улица Гете, дом 17, квартира. 3

Я проснулся, как всплыл — не помню, откуда, не помню, что там было, но именно всплыл: с радостью, с облегчением, хватая ртом воздух… все было родное, свое: и помойка во рту, и свинцовые шарики позади глаз, и восприятие действительности, откровенное, как мат. Но — родное, свое. Только здесь, в России… Я даже не пытался вспомнить, что видел во сне. Вылез оттуда — слава Аллаху — без потерь, и вовсе я не желаю знать, что было бы, продлись очарование… обкурился, понял я, обкурился, как пацан. Шторы сочились светом. Уже день? Ох, как не хочется поднимать голову… поднял. Так… отдохнули, отвязались… расслабились. Пейзаж после битвы: пустые бутылки и бокалы, целые и битые, окурки и сигареты россыпью, чулки, мусор; в углу опадает надувной фаллос ростом с крокодила. И тела, оттрепетавшие: Командор в позе подстреленного на бегу — и вокруг, как обрамление, переплетясь и приникнув, мелочно-белая Криста, бронзовая Сашенька и черная Анни, — и я на периферии, выброшенный центробежной силой за пределы райского сада, но зато я могу тихонечко, никого не тревожа, спустить ноги на ковер и осторожно, стараясь не наступить на битое стекло, пробраться в ванную и там, встав под душ, предаться обливанию сначала горячей, потом холодной, потом опять горячей… блаженство, господа, подлинное блаженство… Кое-как обтершись крошечным полотенцем, я вернулся в гостиную и встал у окна.

Солнце, висящее весьма высоко, припекало даже сквозь стекло. Свет его был неприятный, режущий, как край жестянки. Я хотел отойти, вернуться в уютный полумрак за красными шторами, но что-то было не так, я стал присматриваться…

Не было полицейского поста у консульства, а вместо этого по тротуару медленно шла пятерка наших морских пехотинцев, все с короткоствольными АБК. Это выходило за рамки всяческих соглашений и протоколов; похоже, ночью произошло нечто, заставившее фон Бескова обратиться к послу с такой вот нескромной просьбой…