Все, способные дышать дыхание

Змееныш Шуфи. Ну так и начните всех подряд окунать. Нас всех подряд окунут, даже Софи, хотя она вообще ни слова не понимает. То есть понимает, я с ней хожу проповедовать, нас в пару поставили, она все правильно выучила и говорит, кубики показывать умеет, я тоже умею, но не могу, мне неудобно, что хвостом, что головой. А только она все время о чем-то думает, а еще говорит, что Бог умер и не хочет про него разговаривать, сразу рычит, зубы скалит. Я думаю, она меня убьет.

Рав Арик Лилиенблюм. Что? Почему?..

Змееныш Шуфи. Она хочет, чтобы я с ней куда-то шел, искать ее сестру. Она говорит – сестру украли и держат, надо пролезть в дом, того человека укусить и убить. Я говорю: «Я же больше никого не могу кусать, ты подумай сама», – только когда она про сестру говорит, она совсем дура, как будто ничего не понимает. Я никуда с ней не пойду, а она сердится страшно, зубы скалит, рычит. Я думаю, она рассердится и меня убьет. Это все равно, я буду с Богом и буду оттуда над ней смеяться, как она кого-то другого будет уговаривать пролезть и укусить. Может, она Бат-Шеву уговорит, фретки хорошо везде пролазят, а Бат-Шева дура. Бат-Шева всех жалеет, надо было Софи сразу ее звать. Но до крещения она меня не убьет, так что ты еще приходи разговаривать.

Рав Арик Лилиенблюм. Я поговорю с ней, ну, с этой вашей… Послушай, это ужасно, мы вместе пойдем, если собака тебе угрожает – ты должен сказать, я с тобой пойду, это ужасно.

Змееныш Шуфи. Не ходи! Ее ругать будут, а до крещения надо хорошими быть, а если она меня убьет – они рассердятся, или даже если узнают, что я думаю, что она меня убьет. Могут не крестить ее, а она очень хочет креститься, а я думаю, это неважно. Она думает, после крещения она, когда умрет, будет со своим Богом вместе, а я ей говорю: «Так Бог же умер!» Она зубы скалит, лапой меня пыталась ударить, а мне смешно. Потому что вообще-то крещение – это глупости все. Так что и ты не переживай: крещение – это глупости все, это тебе только кажется, что оно во мне что-нибудь изменит. А Бог его просто придумал для таких, как она, чтобы им легче было. Та мне говорит: ты один из какой-то большой цифры, вот ты крестишься и сразу это почувствуешь. Я ей скажу: «Я почувствовал», – пусть ей хорошо будет, мне не жалко. Пусти меня, у меня занятие скоро, вообще-то они интересное рассказывают, мне про Урию понравилось, там сразу понятно, что Богу все равно, умрет Урия или нет, а то Бог бы Давида с той женщиной задавил ногами, а Урию вкусно накормил и дал ему еще много женщин. Так что ты не переживай, крещение – это все равно. И вообще, вот ты еврей. Разве еврей от крещения больше не еврей?

Рав Арик Лилиенблюм. Это ужасно сложный вопрос. Нет, все равно еврей. Но ты же не веришь, что ты гильгуль? Или все-таки веришь?

Змееныш Шуфи. Да какая разница? Вот скажи, ты бы если узнал, что ты гильгуль, – тебе бы лучше стало или хуже?

Рав Арик Лилиенблюм. Хуже… Нет, лучше… Но я бы знал, что исправляю, я уже понял, но только, кажется, я это очень плохо исправляю. От этого знания мне стало бы лучше, но тяжелее. Так что в каком-то плане – хуже.

Змееныш Шуфи. У меня занятие скоро. Давай ты мне будешь говорить не что надо, а по-честному? А то мне с тобой скучно разговаривать. Ты до крещения только приходи, а то потом не знаю, что будет. Ты попробуй по-честному давай. Дай бог, оно тебе поможет.

76. Дышим