Все, способные дышать дыхание

– …Ярконы пошли, Алленбахи пошли, Маймоны пошли, зачем пошли? Я не знаю, зачем взрослые в школу идут? Я не знаю, а только такой день был, все пошли, я много у кого ел, я видел: йом-шиши, а в домах пусто, все пошли. И Дорманы пошли. Дорманы – я у них больше всего ел. Честные люди! По правилам играли, хорошие; я много у кого ел, я знаю, что говорю; бывают такие… А эти честно играли. Переехали, сразу запахло хорошо; я пришел. Сначала просто так черные мешки ставили, их мусоровоз прямо со двора забирал, но это утром, а вечером я что хотел – ел, такие правила же, да? Я честно играю, на кухню не ходил, с веранды не брал, только из мешков. Я хорошо ел, у них много еды было, продукты хорошие, дорогие, я все из мешка вынимал, раскладывал, выбирал, ел, а в кухню не ходил, на веранду тоже не ходил, потому что это нечестно было бы. Они сначала мешки стали высоко ставить – это нормально, это по-честному игра. Я камень прикатил, еще доска была, я сбрасывал все вниз, раскладывал, выбирал, ел. Хорошие люди, я по еде всегда знаю, я много у кого ел: эти едят вместе, готовят вкусное, большое – значит, хорошо живут. Я с ними тоже по-честному: не разбрасывал, просто так тоже не игрался, чтобы по всему двору: аккуратно вынимал, раскладывал, выбирал, ел. Они контейнер большой завели, стали в него мешки ставить – нормально, это честная игра. А то такие бывают… Я что сделал? Контейнер пластиковый, я трещину нашел, камнем туда начал бить, полетели крошки, хорошо; долго бил, недели две; они выбегут, светят фонариком – меня нет: я хорошо играю. Пока к другим ходил, жирные, богатые, а живут плохо: все в коробочках, липкое. И к Гидеону ходил: еда хорошая, и выкидывает много, а играет очень плохо, нечестно: накидал что-то однажды, смотрит из окна. Вроде хлеб, а вроде нет. Рвало потом очень, живот болел. Плохой человек, так нельзя играть, так не играют. Я все запомнил. Когда ходить смог опять, вернулся к Дорманам. Прихожу – их нет, йом-шиши, а они в школу пошли. Зачем тогда столько взрослых в эту школу пошли? А только я тогда не знал. Взял камень, стал в трещину бить, уже совсем большая, можно голову засунуть, мешок порвать и прямо так повынимать кое-что, но я хорошо играю: пусть будет большая дыра, чтобы я весь залез. Бил-бил, дальше стал зубами отрывать, где побилось. Молодец, залез. Потом что? Потом все. Бак покатился, камни падали, бак пробило в двух местах, я вцепился в мешок, держусь, кричу очень. Потом во что-то врезался бак, я спиной ударился, страшно, темно; вылез, веранда горит, на веранде лошадь деревянная горит, а кухни нет, и ничего нет. Тут как земля задрожит – у Алленбахов дом вперед упал. Как мусорный бак, да? Целиком. Я очень кричал, лежу за баками, кричу, а потом думаю: вдруг Дорманы в школу не пошли? Если ты с кем играл, хорошо играл, то он тебе уже как-то… Это не просто тебе схватил и удрал. Побежал на веранду, горит, страшно, я подбежал, где меньше горит, стал в окно бить и кричу, очень странно кричу, раньше так не умел, кричу: «Вы где? Вы где?» Раньше так не умел, испугался; они не отвечают, я понял – вот как хорошо, они в школу ушли. Не знал тогда еще про школу. Потом совсем не ел, долго. Коты уже в развалинах начали искать, люди начали искать всякое, я видел еду, хорошую – печенье видел, целую кастрюлю кцицот видел, все равно не ел. А потом слышу – коты говорят про школу, я подошел. Коты плохо играют, очень нечестно, но я все равно подошел. А они говорят: Гидеон солдатам сказал сначала искать в том крыле, где дочка его была, и пока не найдут – больше нигде не искать. А когда уже потом искали в других местах, то это было потом. А я не могу, думаю: это честная игра? Не понимаю. Это честная игра? А? И еще думаю: а ведь я ел у него. Сижу иногда и думаю: а ведь я у него ел.

78. Как на фюзеляжах появились звезды