Всё становится на места (СИ)

— Боль, отступи, подари ему сон, — завершает Гилберт. — После, проснувшись, он будет спасён...

На щеках маленького Тео проступает краска. Он становится похож на обычного спящего малыша. И хоть он покрыт корками запёкшейся крови, но видно, что она больше ниоткуда не сочится.

— Ну вот, а ты... — начинаю было я, наслаждаясь видом исцелённого ребёнка.

Тут я слышу глухой стук, а вслед за тем — оханье Ики. Обернувшись к Гилберту, я вижу, что мой друг лежит на полу.

— Ты чего? — трясу его я.

— Голова... закружилась... — слабо отвечает он.

— Видно, он свои силы отдал, — предполагает старуха. — Сильвер, ну-ка живо дуй во двор, зови мать и отца мальчишки, да раздобудь на что уложить Гилберта, да отыщи мне Уну, да котелок наполни водой!

Я хватаю котелок и мчусь во двор. В дом тут же набивается целая толпа — все хотят поглядеть, как там малыш Тео. Ика разгоняет народ, громко ругаясь. Кто-то уже тащит пук соломы, кто-то несёт покрывала.

— Так что, получилось у него? — останавливает меня Брадан.

— Кажется, получилось, — радостно говорю я. — Мальчик выглядит целым, только Гилберт и сам теперь свалился. Я побегу, Ика попросила набрать воды...

— Давай мне, быстрее будет.

Брадан вырывает у меня котелок и убегает с резвостью, которой я и не мог предположить в его массивном теле.

И я остаюсь не у дел, но тут в мою голову приходит одна замечательная мысль. Я оглядываюсь, нахожу оставленные молоток и верёвку, хватаю их и потихоньку пробираюсь в лес. Впрочем, всем сейчас не до меня — толпятся у дома, заглядывают в окна по очереди, так что моего ухода никто и не заметил.

К сожалению, я не знаю нормального пути, оттого приходится пробираться по Дырявой тропе. Я иду так осторожно, как могу, но всё-таки едва не лишаюсь целого рукава. Плевать, ведь я теперь умею шить и штопать.

И вот я стою у провала, понимая, что не взял ни фонаря, ни чего-то другого, что помогло бы мне разжечь огонь. Что ж, придётся действовать на ощупь.

В темноту уходит оставленная кем-то верёвка, привязанная к ближайшему дереву. Наверное, это та, по которой спускался маленький Тео. Я дёргаю её — закреплена она прочно. На всякий случай проверяю длину — а вот длины мне явно не хватит. К счастью, я взял с собой ещё один моток. Стараюсь связать концы как можно крепче, но узел всё кажется мне ненадёжным. Наконец он становится почти такой же по толщине, как и я. Если уж и этот узел не выдержит, тогда не знаю, на что в этом мире вообще можно положиться.

Я обвязываюсь концом верёвки, затыкаю молоток за пояс и начинаю спуск. Вначале всё получается хорошо и выглядит нестрашно, но вот я дохожу до провала, и тут начинаются сложности. Сердце уходит в пятки. Ну, может, не сразу в пятки, а застревает где-то посередине между пятками и своим привычным местом.

Я пытаюсь нащупать ногой опору, но стенки довольно гладкие, зацепиться не за что. И потому я повисаю на верёвке, надеясь лишь на её крепость и на прочность узлов. К счастью, она пока выдерживает.

Я опускаюсь ещё ниже и болтаюсь в темноте, ничего вокруг не видя. Руки уже устали, а как ещё при этом работать молотком? Совершенно никак. Моих сил едва хватает на то, чтобы выбраться на поверхность.

Некоторое время я лежу на спине, пытаясь отдышаться, а затем закрепляю верёвку вокруг себя таким образом, чтобы повиснуть на ней, оставив руки свободными. Вокруг меня столько слоёв верёвки, что я чувствую себя широким, как Брадан. К сожалению, я не рассчитал, что мне нужно место для дыхания, ну да ничего, потерплю.

Я вновь спускаюсь вниз на всю оставленную длину верёвки. Дышать тяжело, голова немного кружится. Достаю молоток и узнаю, что сложно что-либо отбить от стены, не имея при этом опоры. Но мне удаётся нащупать ногами какой-то выступ. Упираясь в него, я бью молотком по стене.

Первый кусочек отскакивает, пролетает мимо рук и улетает куда-то вниз, но я не сдаюсь. Я настойчиво стучу молотком и откалываю ещё один кусок. А положить-то его и некуда, у меня нет кармана, потому приходится взять камень в зубы. Укрепив молоток за поясом, я карабкаюсь наверх.

Этот подъём даётся мне совсем уж тяжело. Из-за того, что верёвка стискивает меня, я едва дышу, а камень во рту ещё больше всё усложняет. В глазах то и дело вспыхивают искры, стёртые пальцы саднят. Я безумно рад добраться до края провала. Вытаскиваю камень изо рта, чтобы положить на край, и вижу, что это обычный чёрный булыжник.

Я сам не свой от досады — кручу камень и так, и сяк, тру о рубашку, но цвет его не меняется. Очевидно, я отколол кусок обычной породы.

Делать нечего — нужно спускаться ещё раз. Я вновь погружаюсь в темноту, успев увидеть на верёвке кровавый след от моих стёртых ладоней.

Спустившись, я первым делом отрываю рукав, завершая дело, начатое ветвями Дырявой тропы. Рукав, завязанный с одной стороны, превращается в мешочек.

В этот раз я долго бью, откалывая не меньше четырёх осколков. Я собираю их в рукав, который зажимаю в зубах. Неприятный звон в ушах вынуждает меня остановиться.