Все страсти мегаполиса

– В ближайшем дальнейшем, – уточнила Соня. – Если ты, конечно, не испугаешься.

– Не испугаюсь. – Теперь он улыбнулся совсем по-другому, так, как улыбаются словам маленьких детей, наивным и справедливым одновременно. – Но если сейчас кто-нибудь войдет и обнаружит нас голыми на полу, то, возможно, я все же почувствую неловкость.

Соня засмеялась и протянула руку за своим платьем. Все ее тело горело так, будто она не просто лежала голой на полу, а прошлась в таком виде сквозь пургу.

– Мы что, в зал вернемся? – спросила она.

– Ну уж нет! Сейчас выберемся отсюда и подумаем, где нам встретить Новый год.

– Да, ведь Новый год! – вспомнила Соня. – В Москве еще не скоро... А здесь мы с тобой уже в будущем.

Жизнь в завтрашнем дне уже не казалась ей странной. Ничто не было странным, когда она видела Германа обычным, а не внутренним, воспоминательным зрением. Даже мерцающий фантасмагорическими зеркалами зал казался ей теперь таким простым, каким кажется жилище феи, когда читаешь сказку.

Они осторожно выглянули из этого зала и прошли по коридору. Соня старалась ступать на носки, чтобы не стучать каблуками. Издалека доносился шум: наверное, респектабельная часть торжества закончилась, и гости теперь просто веселились, дожидаясь новогодней полуночи.

Соня взяла Германа за руку и, отвернув рукав свитера, посмотрела на его часы. До Нового года оставалось сорок минут.

– Уходите? – удивленно спросила гардеробщица. – Что ж так рано? – И сразу же понимающе улыбнулась: – Вдвоем оно повеселее.

На время пребывания на Чукотке Тимофей выдал Соне длиннющую шубу. Она-то додумалась явиться сюда в короткой легкой дубленке, которую носила в Москве, потому что это было всего удобнее.

Герман завернул ее в эту шубу, сам надел куртку, нахлобучил большую шапку из какого-то жесткого зверя. Они собирались так, словно им предстоял рывок в космическую тьму; да почти это самое им и предстояло.

Но когда Герман и Соня толкнули входную дверь, она открылась с неожиданной легкостью. И природа встретила их не воем ветра, а тишиной.

Неизвестно, когда прекратилась пурга, но они вдруг оказались на самой обыкновенной городской улице. Даже то, что мороз стоял все-таки не обыкновенный, а очень сильный, не отменяло того неожиданного восторга, который охватил их обоих.

– Герман! – воскликнула Соня. – Смотри, как красиво! Как на елке.

Городок в самом деле выглядел уже не просто как игрушка, а вот именно как елочная игрушка – разноцветный, маленький, весь засыпанный белым, без единого пятнышка грязи, снегом и залитый сказочным светом.

– Ты что, в первый раз это видишь? – улыбнулся Герман.

– А когда же я могла это увидеть? Все время пурга была. Я же только сутки как прилетела.

– А как ты, кстати, сюда прилетела? – с детским любопытством спросил Герман. – То есть каким образом?

– Так. Совпадение, – ответила Соня.

«Или чудо», – подумала она.

– Может быть, – пожал плечами он. – Но пока ты не появилась, ни одного такого совпадения в моей жизни не было. И быть не могло.

При этих словах по его лицу пробежала тень. Соня заметила ее даже в неярком свете уличных фонарей.

– Ты опять? – сердито спросила она.

– Что – опять?

Он сделал вид, что не понял, о чем она спрашивает.

– Опять ищешь в себе какого-то ущерба?

– Его и искать не нужно, – помолчав, сказал он. – Все время после знакомства с тобой я вел себя вот именно ущербно – отличное слово. Помнишь, как ты сразу слова вспомнила – дать волю слезам? Я боялся своих чувств, не давал им волю. Но, Соня!.. – Он произнес ее имя так, что задохнулся морозным воздухом. – Что же я должен был делать? Я ведь трезво себя оцениваю и понимаю, как выгляжу в чужих глазах. В твоих, в частности.

– В чужих – в моих? – усмехнулась Соня.

– Не придирайся к словам, – поморщился Герман.

– А ты их выбирай правильно, – не осталась в долгу она.

– Я понимаю, что в глазах любой женщины мужчина, который в сорок с лишним лет живет один, выглядит... Ну, если говорить осторожно, то он выглядит подозрительно. А если говорить честно – круглым идиотом. Ущерб!.. Да не ущерб, а убожество в таких мужчинах видят. И правильно.

– А если я в тебе не вижу убожества, значит, я вижу неправильно? – сердито спросила Соня.

Все-таки она влюбилась в него по уши! Это было для нее теперь особенно очевидно. По тому хотя бы, что и сердилась она на него тоже по уши.

– Я не могу в это верить. Извини – не могу, – твердо сказал он.

– А ты поверь.

Соня остановилась посреди улицы и, снизу заглянув Герману в глаза, быстро поцеловала его в уголок крепко сжатых губ. Что толку на него сердиться? Раз влюбилась, так ведь все равно никуда не денешься, сердись, не сердись.

– Поверь, – повторила она. – Я тебя очень чувствую, Герман. Даже ум твой не то что понимаю, а вот именно чувствую.

Он вставил руку в не по росту длинный рукав Сониной шубы и коротко сжал там, внутри рукава, ее руку. В этом порывистом жесте была благодарность.

– Ведь ты просто... не понимал, зачем тебе жениться? – спросила Соня. – Ведь так?

– Так... – недоуменно протянул он. – А как ты догадалась?