Все свободны!

Юрий Николаевич взошел на крыльцо, потрепал по ушам Котю, русскую борзую, которая целыми днями гоняла по участку, абсолютно счастливая в своей бессмысленности. Поцеловал родителей. Мама пошла на кухню налить воду в вазу, чтобы поставить цветы, а он уже понял — они были чем-то очень недовольны. Напряженность буквально висела в воздухе, переплетясь с неловкостью. Все сели. Налили чай. Обсудили здоровье, перепады давления и никчемную экономическую политику нового кабинета министров. Гроза все не разражалась, хотя Юрию Николаевичу было очевидно, что она грянет вот-вот. Только никак он не мог понять, откуда и какой ветер надул ее в эту тихую заводь. Разные мыслишки крутились в его голове, но ни одна не могла стать главной претенденткой на правду.

Разборки в семье, независимо от их порядка, обычно начинал папа. Он, генерал, серьезно и конструктивно докладывал диспозицию. Если не следовало объяснений, а того хуже раскаяний, истеричную ноту включала мама.

— Итак, что мы имеем? — отец наконец приступил к делу.

— В каком смысле? — Юрий Николаевич по-прежнему ничего не понимал.

— А я скажу, мы имеем скандал и любовницу. Скандал страшный, Юра. Догадываешься?

Скворцова осенило, он понял, кто такая Маруся, а также почему она показалась ему знакомой. И вся выложенная ею мозаика мгновенно отразилась в его голове. Но даже если бы он вспомнил эту гадость тогда, проблему бы это уже не решило. Комар подточил-таки свой нос. «Какая глупость! И старики, конечно, страшно расстроились. А главное, ведь им ничего не объяснишь, они не увидят ничего, кроме измены родине и мезальянса». Он искренне огорчился.

— Догадываюсь, па. Страшный скандал — на всю вашу деревню. — И демонстративно замолчал.

— Ну что ты молчишь, скажи что-нибудь.

— А я никак не могу понять, что вы хотите услышать?

— Правду. Хотим услышать правду! — в разговор включилась мама. Это означало, что беседа уже входила в кульминацию — ведь папа не добился подробного отчета.

— Опуская мелкие частные подробности, — Юрий Николаевич попытался отшутиться, хотя понимал всю бессмысленность этого действия, — есть все-таки понятие приватной жизни, так вот у меня действительно есть любимая женщина, и это моя жена. Вы ее хорошо знаете. Есть теперь и другая, которая мне не меньше дорога. К этому нечего добавить.

— Да, какая-то сомнительная женщина, к которой ты официально таскаешься домой. Официально, — папа попытался вернуть себе инициативу. — Не будет преувеличением, если скажу, даже официально живешь. Содержишь. Но дело здесь не в деньгах, как ты понимаешь.

— В репутации. Я понимаю. В вашей репутации. Мне жалко, что так все получилось, па, ма. Честно говоря, я не собирался объявлять об этом на всю округу и не стану демонстрировать наших отношений впредь, но и скрывать их не намерен. По крайней мере, от вас. Тем более что вы и сами уже оказались в центре событий.

— Что он говорит? Я не слышу никакого раскаяния, — заливалась Светлана Петровна. — Хотя бы объяснений.

— А я и не раскаиваюсь. Я счастлив. Говорю это открыто. И буду так жить дальше и делать все, чтобы сохранить этот хрупкий мир, возникший в моей душе и моей семье.

— В твоей семье — скандал!

— Значит, это в вашей семье — скандал, а в моей семье, повторяю, — мир, лад и отличное настроение. И этого я никому не позволю испортить.

Серьезных бесед по семейному строительству у них не случалось с тех самых пор, как Юра с Леной женились. Тогда состоялась последняя, которая заключалась лишь в напутственном слове — все были счастливы и довольны выбором. И тут такое…

— Как это все выглядит, ты хотя бы подумал?

— А мне плевать. — Юрий Николаевич по обыкновению двинулся напролом. — Все вы небезгрешны, посмотрите в свои собственные глаза.

Николай Николаевич тут же спрятал взгляд за очками. Было понятно, что он хочет дистанцироваться от этой щекотливой темы. Юрий Николаевич и раньше предполагал, что карьеру отцу и всю их непрерывную заграницу сделала именно мать, но не позволял обсуждать эту идею даже самому себе с самим собой. Потому что способы, какими родители окрепли в номенклатуре, когда дедушка уже вышел на покой, были хорошо известны в узких кругах. Пожалуй, он был прав в своих догадках и сейчас почувствовал это. Она — блестящая переводчица со своим папой, стремглав летящим вверх по партийной линии, и он — простой офицер, специалист по маскировке из провинциального полка. «Кстати, папу как главного маскировщика в семье я для себя никогда не позиционировал. Замаскировались хорошо». Эта простая до глупости мысль вдруг и совсем не вовремя посетила его и показалась забавной. Он улыбнулся.

— Коля, смотри, он смеется, он над нами издевается. — Мама начала заламывать руки.

— Да, ма, твой сын вовсе не ангел с рождественской елки. Так получилось, извини. Сами могли бы догадаться и раньше. Мне сорок три года, и я давно уже не маленький мальчик. И строю свою собственную жизнь.