Все своими руками! Хозяйственные будни оруженосца

А-а-агрх! Я чудом только удержалась, чтобы не хлопнуть себя по лбу, потому что — и это правильно — бить надо было Хьюберта, и посильнее. Нет, это даже не уровень Вольдемара, если тот был мастер эгоцентричности, то передо мной уже магистр или даже гранд-магистр. Но тут я поняла, что это не моя проблема, что кому-то вешают лапшу на уши, и успокоилась.

— Да-да, кто я такая, чтобы дотянуться до вашего величия, мастер, — даже поклон изобразила. Нет, правда, пусть, не мои проблемы.

— Продолжай, страдалец, — повелевал Хьюберт. И мужик расстарался:

— Значица, сказала Пресветлая, длань свою простягши надо мной: молись, коровий потрох, молись, пока голоса не лишишься, — он старательно посипел, покашлял. Да-да, именно такой голос был у деда Вити, нашего старейшего тракториста, который курил две пачки в день и плевал с колокольни на все рентгены и советы врачей.

— Пресветлая сама, — Хьюберт взволнованно захлопал глазами и сделал круг рукой перед лицом. Местный религиозный жест? Я на всякий случай мотала на виртуальный ус.

— И сказала Лучезарная, что ползать мне по грязи, пока не явится на твоем пути муж из светлейших, — мужик на коленях протянул руки к Хьюберту, пытаясь ухватить того за плащ. И рыцарь изящно вильнул, все-таки пальцы у мужика были чернее земельки. Но голосящий не растерялся: — Справедливости дух будет его плащом, мудрость орлом витает вокруг его чела, сердце пламенное, верное в его груди, а ясный взор устремлен в дали далекие, бесчинства диких тварей высматривает, благородных людей отмечает!..

Хьюберт приосанился, расправил плечи, рукой волосы поправил, ну чисто звезда экрана. А вокруг уже зеваки собрались, толпища такая, все же крики привлекали внимание. И мне чисто не по себе было, потому что толпа — это неконтролируемая сила, а еще в толпе всякие делишки удобно проворачивать. Например, с коня боевого рыцарского часть блестяшек срезать или еще что. Мелькнуло у меня сомнение: может, не надо охранять коника, не мое же. Но конь-то не виноват, что хозяин у него лопух. Да и неохота было выслушивать от Хьюберта еще умные рассуждения по поводу женского мозга. В наличии своего я точно не сомневалась, приходилось как-то томограмму делать. А вот что там между ушами у того же Хьюберта, это еще неизвестно, может, ниточка, чтобы эти самые уши, на которых сейчас лапша, не падали.

Хорошо, что с возрастом ко мне пришла мудрость, а не маразм. Смысла что-то доказывать и бить пяткой в грудь пока не было. Осмотреться — да, сунуть нос везде — определенно, оставаться с Хьюбертом, пока выгодно, мне показалось правильным шагом. Тут я по крайней мере кто-то и при деле. С конем-то справлюсь. А то, что к коню прилагается еще всадник, так это мелочи: я за свою жизнь таких эпитетов и метафор насобирала, как уж только меня ни называли, и почти никогда по-доброму. Ничего, выжила, раскрутилась и других в обиду не дала! И здесь не пропаду.

Вот в этот момент пришлось дать по руке какому-то хитрому деду — ушлый, стреляный, в одну сторону смотрит, а лапы к седлу тянет. Благо там поклажи нет, все же не в походе. Но я знала такую породу: тут хоть кусок кожи с поводьев, хоть клочок ткани, лишь бы задаром урвать.

— И коснется он меня своей овеянной светом рукой, и вылечит недуг страшный!.. — мужик явно напрашивался, чтобы его приласкали по лбу. И народ тоже замер в ожидании.

И тут последовала неловкая пауза. И в принципе я Хьюберта понимала. Мужик-то был откровенно грязный и противный, хотя, может, странные темные наросты на щеках и голове — это бутафория… Но я не была уверена ни в чем.

Хьюберта явно учили, что трогать гадость вредно для здоровья. Ну или сразил его когнитивный диссонанс: по идее же чудеса должны совершаться в красивом месте и в качестве болезного не нищий страшный мужик должен быть, а прекрасная королевна, ну или на худой конец наследник какой. Вот тогда и чести побольше, и церемонии красивее. А не вот это все.

Но общество давило, толпа стояла и глазела, и хочешь не хочешь, а надо было что-то делать. Хьюберт задрал нос еще выше и, стараясь не сильно показывать свою брезгливость, ткнул пальцем мужика в лоб. Тот закатил глаза, а потом заорал что есть мочи:

— Не больно! Пресветлая, мне не больно! Хвата Лучезарной! Хвала ее помазаннику!

Толпа подхватила ор, Хьюберта чуть ли не на руки подняли и вокруг нас все завертелось. Но я была начеку, так что когда чужая рука попыталась вырвать у меня поводья, не глядя прописала ворюге локтем. Рука исчезла, но я понимала, что это временно, нужно самой оберегать свое, а то не только коня унесут, но и меня.

— А ну прочь пошли! — я пинками разогнала пару самых борзых — смотреть без внутренней паники на здешний контингент было невозможно — все чумазые, явно больные или притворявшиеся такими, кто-то без конечностей… А нет, есть у того инвалида нога! Он ее подогнул, зараза! От моего крика уже всерьез завизжал конь. Кто-то чуть не попал под копыта.