Все там будем

Была еще одна причина, по которой Октавиан хотел бы, чтобы их экспедиция длилась вечно. Он был влюблен страшно и тайно, — о чем знал весь факультет и половина университета, — в свою однокурсницу Елену Сырбу. Она, увы, взаимностью не отвечала: была холодна с ним, как пашни под Бельцами, колюча, как терновник у цыганских полей у Сорок, жгла его насмешкой, как летнее солнце — пустоши Гагаузии. Но окончательно не отталкивала. Ведь внимание Октавиана, — подававшего огромные надежды, — ей льстило.

— Я бы за такого сразу замуж пошла! — восторженно делилась с Еленой подружка по комнате в общежитии. — Хорош собой, горяч, молод, гений!

— За душой ничего нет, — парировала Елена, — и, если встретит непреодолимое препятствие, то, как все гении, сопьется.

— Тогда прогони его!

— Какой смысл мне его отталкивать, — возражала практичная красавица, — если может случится так, что непреодолимых препятствий он не встретит и станет знаменит на весь мир. За такого можно и замуж пойти.

— А ну как не дождешься?

— Что ж, буду льстить себе тем, что в меня был безнадежно влюблен этот бедняжка, — смеялась Елена, — знаменитый ученый Октавиан…

Тот все понимал, но поделать ничего не мог. Ведь Елена вошла в его жизнь прочнее, чем саркома в легкое тяжелобольного, гуще, чем наркотик в кровь, цепче, чем паразит в волосы. И вынуть ее из жизни своей Октавиан смог бы, только убрав из своей жизни себя. Но до поры до времени спасала его и любовь к филологии…

— Когда мы закончим сбор данных, — глядел Октавиан, как сумрак и свет костра танцуют, страстно извиваясь, на лице Елены, — я начну работу над новой теорией.

— Какой? — словно нехотя спрашивала красавица, не отрывая взгляда от огня. — Какой еще теории?

— Мне кажется, — воодушевлено начал Октавиан, — что нынешняя Италия заняла в сознании этих крестьян место потусторонней жизни вообще.

— Так не бывает, — лениво прервала его блестящий лингвист, но плохой историк Елена, — есть ведь разделение ада и рая…

— Это уже более поздняя традиция, — терпеливо объяснил девушке, в которую был влюблен тайно, Октавиан, — а мы имеем дело с невесть как сохранившейся до 21 века ранне-эллинской традицией. Ну, разве не удивительно?!

— Чем это?

— Это все равно как… найти в самом центре нынешнего Лондона остатки поселения времен железного века! Представляешь?!

— Если честно, не очень.

— Ну, и ладно. В общем, местные крестьяне по складу ума своего принадлежат не к своим современникам по всему миру. Они скорее являются по менталитету обитателями Древней Эллады. В их представлении нет рая и ада, скорее, ад это то, что сейчас представляет собой Молдавия.

— Вот видишь, есть ад…

— Но это не ад в его христианской традиции. То древнегреческий ад, в котором нет мучений, а есть лишь небытие. Прерывание жизни, вот что страшило древних греков. Итак, ада у них не было. Соответственно, рая тоже!

— Олимп…

— Место для богов и избранных! Причем благочестивое поведение при жизни посмертное место на Олимпе древнему греку вовсе не гарантировало!

— Интересно…

— Таким образом, Италия это не рай и не ад для местных крестьян. Это просто сказочная земля, где по рекам текут медовые островки, покачиваясь на волнах молока, а над всем этим свисают утесы из брынзы. Забавно.

— Немножко да…

Октавиан подбросил хвороста в костер, и, отвернувшись, спросил трещавшие в ночи редкие искры:

— Могу я задать тебе очень личный вопрос?

— Задавай, — тихо ответила девушка. — Если личный…

Октавиан собрался с духом и выпалил:

— Скажи, почему ты мучаешь меня? Я ведь без ума от тебя, жить не могу, спать не могу, дышать. Ничего не прошу, скажи только, что я тебе просто по нраву. Мне и этого будет довольно, я с этим всю жизнь проживу, как с перчаткой Прекрасной Дамы…

Елена молчала, и молодой филолог понял, что фишка, на которую он все поставил, оказалась проигрышной. Порыв его, казавшийся Октавиану смелым и отчаянно трогательным, девушку лишь напугал и отвратил. Что ж, подумал студент, ждать еще несколько лет все равно бы не смог… Не решаясь повернуться к Елене, чтобы не сгореть под ее насмешливым взглядом, он потер руки и с нарочитым весельем выдохнул:

— Ну, что ж, пора по палаткам, а то упустим завтра целый сборник сказок.

Девушка промолчала, а потом тихо сказала:

— Ахрррр-а-ххр…

Октавиан, не веря себя, развернулся. Елена и вправду спала, похрапывая. Дрожащими от обиды пальцами парень застегнул ворот рубахи и ушел к себе в палатку. Елена полежала еще минут двадцать для надежности. Единственный эффективный способ уйти от разговора, знала она, это — уйти от разговора. Девушка тихонько приоткрыла глаз и, на всякий случай, еще раз сказала:

— Ахрррр-а-ххр.

***

— Запоминай, сынок, что люди говорят про Италию, — диктовал крестьянин полюбившемуся ему Октавиану, который очень уж смахивал на внука старика. — Жила как-то в наших краях молодая и красивая девушка по имени ПерсИка.

— Персик? — уточнил студент.