Все там будем

— Правильно, — терпеливо объяснял Серафим, — и значит, на нее никто не позарится. И работяги привезут свой заработок домой в целости и сохранности! А все благодаря кому? Благодаря вам, гению финансовой мысли, отцу молдавского рабочего люда, капитану таможни Диордице.

— Ну, — уточнил капитан, — а когда они приедут домой, им надо будет настоящие, нормальные деньги отдавать взамен нашей валюты?

— А зачем? — пожал плечами Серафим. — Все равно ведь пропьют! Лучше организовать при каждом селе небольшой магазинчик, где продукты питания будут выдавать только за вашу валюту. Ну, и цены установить такие, как надо.

— А как надо? — хлопал глазами Диордице.

— К примеру, банку сока продавать за десять евро, — предложил Серафим.

— А чего так дорого? — автоматически перебил обожавший торговаться, как и все молдаване, капитан.

— А пусть пойдут поищут дешевле, если у них денег нет! — торжествующе закончил Серафим.

Капитан грустно поглядел на заключенного и сказал:

— Значит так. На всю страну мне такого сделать не дадут, но в пределах района разрешат. В качестве, так сказать, эксперимента. Мастеровой этот пускай деньги печатает из какого-нибудь дерьма. И запомни, умник… Крепко и на всю жизнь, которую ты рядом со мной проведешь.

— Да? — шепотом спросил Серафим.

— Я бы тебя пристрелил, чтобы ты конкурентам не достался — признался таможенник, — да не запомню все то, что ты тут наговорил. Потому будешь бухгалтером.

Серафим покорно кивнул и под руку с Василием вернулся к грядкам. Небо вдруг резко потемнело, и на озеро стали стремительно сыпаться белоснежные пеликаны. Цыгане приготовили силки. Из воды показалась лягушка.

Капитан Диордице прицелился…

***

— Быстрее! — торопил Серафим. — Нашей мечтой, Италией благословенной прошу. Умоляю тебя. Быстрее!!!

За спиной послышался лай, и Серафим, задыхаясь, с ненавистью стал толкать Василия к оврагу. Погоня, — лучшие надзиратели Диордицы с доберманами, — приближалась. А силы друзей почти оставили, ушли, из-за года тюрьмы, из-за работы непосильной, из-за еды тощей, как туберкулезная корова. Но другого выхода, кроме побега, у друзей не было. Оба понимали, что капитан Диордице никогда не отпустит их на волю. Ведь благодаря уму Серафима и умению Василия таможенник стал зарабатывать огромные деньги. Поэтому, отпросившись на работу в кукурузном поле, друзья бежали.

— Не уйдем, — срываясь на хрип, выдохнул Василий, — не успеем. Прощай, брат.

— Как же так?! — отчаянно спросил Серафим. — Неужели сдаешься? А Италия? Держись! Мы с тобой убежим и отдохнем, а потом подадимся в Италию. И попадем туда! Слово даю, попадем! Я знаю, ты не веришь…

— Верю, — ответил Василий, — верю, что попадешь. Когда ты об Италии говоришь, в глазах твоих правда маячит. Если ты туда не попадешь, значит, ни Бога нет, ни правды.

— Ты прости, — покаялся Серафим, — что из-за меня так много неприятностей в твоей жизни появилось.

— Брось, — вяло отмахнулся Василий, — судьба есть судьба. Мне вот что интересно. Есть ли она, эта Италия?..

— Есть. Верь мне. И мы там оба будем. Послушай меня! Выслушай! Вот мы сейчас овражек перейдем и бросимся в речку. Там течение вынесет! Выкарабкаемся, брат!

— Но я не доживу…

— Ты это брось, — вновь поднялся Серафим и, втащив Василия на спину, побежал, — мы уйдем от них, обязательно уйдем…

… охранники столпились на краю холма и молча глядели, как Серафим с Василием на спине прыгает через ручьи и все приближается к речке, что сразу за холмом разлеглась. Бесстыдно, как женщина, которая не стесняется показывать чужим мужчинам подмышки.

— Уйдут, — сказал начальник охраны, Будулай, а в прошлой жизни актер Волонтир, — не успеем. И собаки не успевают. А брать велено живыми.

— Сейчас попробую в ногу попасть, — предложил самый меткий охранник, — сейчас вот…

Серафим все бежал, как во сне, когда прилагаешь титанические усилия, а ничего будто не меняется. Как в замедленной съемке, поднимались от ударов его ног фонтаны воды, и вдавливались в жидкую грязь то ли еще берега, то ли уже реки, золотые листья молдавской осени. Холодный туман словно спиной прикрывал путь к реке, и, глотая его горячим ртом, Серафим провалился по пояс, решил, что погиб, как закружило его, завертело, и понесли их с Василием воды реки. И стало ясно — ушли они от погони…

… Подгребая левой рукой, Серафим крепко держал правой Василия и говорил то, что в овраге сказать не успел. А Василий улыбался.

— Мы попадем в Италию, — говорил Серафим, — и все изменится! Не станет в нашей жизни грязи молдавской, нищеты ужасной, которая в головах наших поселилась, как короста в плеши у нищего. Не станет поборов, унижений. Адского труда не будет, безысходности этой, от которой выть хочется громче, чем голодной собаке во дворе скупого попа.

Шум погони давно утих, и река тихо плескала в лицо им теплой водой, и ивы склоняли ветви все ниже.

— Там музеи и культура, — мечтал Серафим, — там даже воздух сияет светом; небо там сверкает лучами солнца, и сама земля цветет неувядаемыми цветами, полна ароматов и прекрасноцветущих вечных растений, приносящих благословенные плоды!