Все там будем

… В Еврограде расцвели буйно, как сирень в рощах у Днестра, коррупция, воровство, насилия и беззакония. Без взятки и шагу ступить нельзя было в городе. По вечерам юные крестоносцы творили насилия друг над другом, в городе вспыхивали драки, поножовщина. Улицы Еврограда представляли собой настоящую помойку, которой и свиньи бы не побрезговали. Девушки продавали себя за еду, юноши те, что посильнее, брали все силой, а слабые унижались, стремясь причинить боль лишь тем, кто еще слабее их. Канализацией, вырытой румынами, никто не пользовался. Нужду справляли прямо на улицах, туда же выбрасывали мусор и сливали помои. Общественную баню сожгли. В городе появился туберкулез, многие жители завшивели. Два университета, открытых, чтобы самосовершенствоваться в ожидании Италии, разгромили. Но не только рушили в Еврограде. Еще и создавали. Так, за три года в городе открыли более 400 питейных заведений, где спиртное продавалось рюмками и бутылками, на глоток и ведро. Отца же Паисия совершенно не слушала толпа детей. Появились кланы и группировки, преступные авторитеты и жулики.

И гибла наша мечта стать чистыми и удостоиться Италии.

А весь мир, глядя на наш город, поражался нашим несчастьям. А Италия после такого совершенно спокойно отказалась пропустить нас на земли свои, и когда после этого жители Еврограда собирались продолжить Крестовый поход, их плетями и дубинками загнали обратно. И продолжили они разлагаться и умирать.

Тем самым превратив Евроград в Молдавию…»

***

Паисий, вспомнив хронику, прослезился и приподнялся на локтях. Священник лежал у крайней к границе города палатке. Издалека донесся рев грузовиков, и по палаткам замелькали лучи прожекторов. Это включилось вечернее освещение Еврограда, осуществляемое румынами, которые окружили город войсками. Людей из города не выпускали. Но колонны с питанием, алкоголем, и вообще товарами, пропускали. Сейчас как раз должны были подвезти три цистерны с крепленным вином.

— Сладенького привезли! — хохотал кто-то у цистерн. — На десерт!

Позвякивая ведрами, от цистерн расходились подростки. Многие пили прямо у цистерн и падали, опьянев, там же. Торговцы румыны презрительно пинали их ногами, следя за расчетами. Одному из парней не хватило денег и он привел десятилетнюю сестру. Продавец вина, презрительно поморщившись, отлил котелок зелья и, пока мальчик лакал его, увел девочку в кабину. Через час, избитую и плачущую, вытолкнул и что-то сказал брату. Тот, уже изрядно пьяный, промычал ответ. Торговец налил ему ведро вина и, подняв онемевшую от ужаса, побоев и насилия девочку, запер ее в машине. Увозит, понял Паисий, купил и увозит. Но взял себя в руки и отвернулся…

К ночи Паисий, дождавшись, пока вино перельют по ведрам и понесут в центр города, тихонько стелясь по земле, подполз к грузовику и шмыгнул в пустую цистерну. Там, напялив на голову противогаз, Паисий присел на корточки и от облегчения едва не расплакался. Вообще, три года попыток управления совершенно неподконтрольными подростками, да еще и молдаванами, превратили Паисия в сентиментального плаксу.

— Вырвался! — прошептал себе Паисий. — Вырвался! Сейчас бы домой, отоспаться!

Машина ехала долго, и священник уснул. Снились ему, из-за недостатка воздуха, сны удивительно яркие. Сначала жена его сбежавшая, Елизавета, бесстыдно поманила ляжкой из ночи. Паисий побежал за ляжкой, схватил ее и стал мять. А потом, без лишних церемоний, повалил потаскушку-жену на землю и овладел ей. Но желание, как ни странно, не пропало. И тогда священник, оглянувшись, увидел девочку, купленную торговцем вина. Того поблизости не было. Паисий, подкравшись к ребенку, зажал ей рот, повалил на землю и овладел, как женой. Потом вдруг в ночи появился торговец вином. Заставив Паисия напялить противогаз, он сам овладел им, как женой!

… Проснулся Паисий, весь взмокший, из-за света, который попадал в цистерну через открытый люк. Убедившись, что в него никто не глядит, священник снял противогаз и полез наверх, глотнуть воздуха, что стал краше вина. Несмотря на то, что цистерна была открыта, машина ехала, двигалась в колонне, подъезжавшей к какой-то границе. Сощурившись, Паисий прочитал и, не веря глазам своим, перечитал надпись на придорожном щите.

«До границы с Италией 5 километров».

Священник потер глаза и решил было, что у него из-за вина галлюцинация. А потом вспомнил, как в Еврограде говорили о винодельческих фермах Италии, где трудятся молдавские чернорабочие. Вино там делают дешевое, сладкое и крепкое. И, снабдив документами, как, якобы, молдавское, везут потом продавать в Россию. А заодно, понял Паисий, и в Евроград такое вино продают. Паисий задумался, будучи в этот момент очень похож на танкиста, что высунулся из люка боевой машины по пояс. Да он и был танкист. А цистерна — его боевой машиной. И он, Паисий, преодолевал последние пять километров своей Десятилетней Войны…

Паисий приосанился и вдохнул полной грудью небо приближающейся Италии.

***