Все точки над i

– Ведь это вы мне писали, Юля, – выдохнула она. – Вы думали, я вас не узнаю? Вы были в магазине, я подписала вам книгу, а потом мы… подождите, не уходите, – схватила она меня за руку. – Я знаю, что это вы.

– Допустим, ну и что?

– Вы… мне не ответили на последнее письмо.

– Не было времени, да и желание пропало.

– Почему?

Я не знала, что ей ответить, то есть я, конечно, знала, но мне не хотелось говорить. Я сама столько раз шла на компромисс с собственной совестью, и теперь, когда решила поступить иначе, как я могу требовать того же от других? Но ее взгляд, внимательный, напряженный, ее полуулыбка, которой она как будто извинялась, раздражали меня. Я боялась ответить что-то резкое, злое и с трудом сдерживалась.

– Я, пожалуй, все-таки пойду, – усмехнулась я, опять поднимаясь, но она вновь остановила меня:

– Юля… вы не против, что я вас так называю?

– Не против.

– Мне казалось, для вас это важно… я имею в виду нашу переписку. И это было важно для меня. Поверьте… И то, что вы внезапно…

– Наша переписка мне просто наскучила, как и наш разговор сейчас.

– Простите мою настойчивость. Но в настоящий момент вы неискренни. Я же знаю, поняла уже давно, вы хотели сообщить мне что-то важное.

«Так вот в чем дело, – мысленно хмыкнула я. – Мы еще шпионим для любимого. Неужто она и вправду думает, что я ей доверюсь? Нет, дорогая, Вадиму Георгиевичу придется придумать другой способ развязать мне язык. – И тут же явилась мысль: – Так они уже знают? Догадываются, что документы у меня? Еще бы им не догадаться, если я пустилась в философские размышления, чересчур разоткровенничавшись. Сложить два и два совсем не трудно. И вот результат». Я покачала головой в досаде, она восприняла это как ответ на свой вопрос и вздохнула.

– Вы сколько угодно можете изображать из себя пресыщенную светскую львицу, я знаю, что вы не такая, иначе вы не стали бы писать мне этих писем. Что-то мучает вас, Юля.

– Вам-то что до этого? – разозлилась я.

– Я хочу вам помочь, – сказала она так серьезно, так искренне, что я на мгновение растерялась. Трудно было поверить, что она пудрит мне мозги, стараясь выслужиться перед своим любовником. Может, она ничего не знает о нем? Впрочем, в такое было поверить еще труднее. Неужто не проявила интереса? Говорят, любовь слепа. Моя именно такой и была. Впрочем, нет. Я не хотела видеть плохое, может, и она тоже?

– Вы мне не поможете, – ответила я, торопясь прекратить этот разговор. – Я хотела сказать: мне не надо помогать.

– Но вы ко мне почему-то обратились, а после нашей встречи на Рождество вдруг замолчали. Я бы хотела знать причину. Ведь она есть?

«Зачем она все это говорит? – досадливо думала я, хмурясь. – Зачем? Или действительно не знает?» Но она ждала ответа на свой вопрос, и я ответила:

– Болтать о справедливости и прочем всегда легче, чем следовать этому в жизни. – Получилось резче, чем я того хотела, но было уже поздно. Взгляд ее изменился, теперь Елена смотрела сурово, черты ее лица заострились и застыли, сделав его похожим на маску.

– В чем вы меня обвиняете? – тихо, почти по слогам спросила она.

– У меня нет желания обвинять вас, да я на это и права не имею. Забудьте наш разговор и живите себе спокойно.

– Вы не просто так это сказали, – покачала она головой.

– Вот что, – не выдержала я. – Мы теряем время, мне вам сказать нечего. Вы что-то там говорили про своего приятеля из прокуратуры, честного и порядочного человека. Так вот, в следующий раз, когда вам придет охота поболтать с ним обо мне, поинтересуйтесь заодно и своим любовником. Ваш честный и порядочный наверняка расскажет вам много интересного. Если захочет.

– Вы о Долгих? – Брови ее сошлись у переносицы, между ними пролегла глубокая складка, сразу сделав ее старше на несколько лет. – Я знаю, что вокруг его имени много разговоров. Так обычно бывает, когда речь идет об успешном человеке.

– Разумеется, – хмыкнула я. – Вы-то убеждены, что он порядочный человек. Как же иначе? Хотите совет? Радуйтесь жизни и начинайте писать для глянцевых журналов.

– Вы не имеете права так со мной разговаривать, – повысила она голос, на нас стали обращать внимание, я досадливо поморщилась, заметив это.

– Правильно. Я вообще не хочу с вами разговаривать. Всего доброго. – Я поднялась и сделала шаг, она вскочила, наверное, решив преградить мне дорогу. – Даже не думайте, – буркнула я, и она под моим взглядом осела на стул, став похожей на резиновую куклу, из которой вдруг выпустили воздух.

Я быстро покинула кафе, кусая губы в крайней досаде. Я была уверена: через несколько минут Долгих узнает о нашем разговоре. Что последует за этим, предугадать нетрудно. Злость на эту женщину прошла так же внезапно, как и нахлынула. Во всем, что произошло, виновата я. Мне не следовало писать ей этих писем и уж точно не стоило упоминать сейчас Долгих.