Все цвета моей жизни

Я лежу на полу своей новой квартиры и прислушиваюсь к новым звукам. Сдавалась она без мебели, но как раз такую я и хотела. Я не могла бы лечь в кровать, где до меня спал другой человек, покрытую стеганым пледом, из которого исходят чужие энергии; ворочаясь во сне, мне ни к чему запутываться в чужих страхах и переживаниях. В первые же выходные я отдраила каждый уголок своего маленького жилья и улеглась спать, настежь открыв балконную дверь, и смотрела, как вылетают вон частички всех людей, которые жили здесь, начиная с пятидесятых годов, когда построили дом.

У моих соседей разгорается очередная громкая ссора. Кажется, начинает чаще он. Треск, грохот, хлопают двери, что-то вдребезги разбивается.

Монксрест-Тауэр – это двенадцатиэтажный муниципальный дом на шестьдесят квартир. Уродец, построенный в брутальном стиле из больших, не прикрытых ничем бетонных блоков, стоит в районе государственной жилищной застройки, в окружении более приземистых собратьев, каждый из которых носит имя какого-нибудь святого. Мою квартиру хозяин выкупил у муниципалитета и теперь сдает. Ремонт в ней довольно свежий, дешевые ковры новые, стены крашеные. Самая обычная однокомнатная квартира и вся, вся моя. Жить в Лондоне дорого, и, хотя в Ливерпуле у меня получилось кое-что накопить и кое-что выиграть, с поисками работы тянуть никак нельзя.

На душе радостное волнение.

Я выглядываю из окна, слышу звуки сирен и вижу, как мимо несется вереница машин скорой помощи, но не к моим соседям, а на место какой-то другой катастрофы, еще чьей-то драмы. Может показаться, что я сделала неважный выбор, заселившись в бетонную коробку с шестью десятками квартир, но не зря ее назвали Монксрест, то есть «убежище монахов». Да, это не здание, а сущий человеческий муравейник, но земля под ним излучает приятное тепло. Из-под нее идет тихий, спокойный гул от нескольких поколений спокойных, задумчивых людей, которые жили здесь много веков назад. Это умиротворение сейчас проверяют на прочность мои соседи, но земля хорошая, основы хорошие. Когда я пришла смотреть квартиру, сделала шаг из хаоса большого города в тишину дома-башни, меня, точно одеялом, накрыл мир.

Ор по соседству доходит до высшей точки, начинает плакать ребенок. Он в последний раз повышает на нее голос, но кричит не по-английски, поэтому я ничего не понимаю, и моя стена содрогается от грохота их входной двери. Я нащупываю на полу рядом с собой темные очки и надеваю их. Я вижу, как в узкой щели под моей дверью появляется бледный свет, как он становится сильнее, ярче, пламенеет, краснеет, заливает весь дверной проем, на миг освещает лилово-красным светом всю комнату, а потом исчезает. Я снимаю очки. Сирены гудят где-то далеко. Из крана на кухне капает. Я наконец засыпаю.

* * *

Экскурсии нашей школы «Новый взгляд» – всегда стресс для всех, кто в них участвует. Любой выход такой предсказуемо непредсказуемой группы, как наша, нужно хорошо организовать и тщательно продумать. В этом году мы идем в поход. Я не просто так последней выхожу из автобуса; я ощущаю какие-то неприятные волны и, едва поставив ногу на землю парковки, тут же передумываю и спешу обратно на свое место в заднем ряду. На меня кричат две учительницы, меня спокойно уговаривает Госпел, но я решительно отказываюсь выходить. Нам предстоит обыкновенный поход, мы поднимемся на красивую гору с прекрасными видами, я рвалась сюда, но теперь, когда мы приехали, не выхожу. Я скукоживаюсь в углу, жду, когда все вернутся. Мне даже не хочется быть здесь – я закрываю глаза и стараюсь представить себя где-то в другом месте. У меня ужасное чувство, будто вот-вот случится что-то плохое. В таком зловещем месте я еще никогда не была. Наши возвращаются через несколько часов.

– Вот сходили, прогулялись, – говорит Госпел, стуча ботинками так, что с них слетает грязь.

Всю обратную дорогу меня трясет, и Госпел укрывает меня своей курткой.

Я до того странно реагирую на поездку, что мы с Госпелом, вернувшись обратно в школу, немедля принимаемся разузнавать, что раньше было на том месте. Да, мы сходили, прогулялись, но там, где когда-то стоял сумасшедший дом, где над несчастными людьми, заточёнными до конца своих дней, проводились жуткие эксперименты, скорее похожие на пытки. Поставив ногу на землю, я тут же ощутила страх, смятение, безумие.

Госпел содрогается, когда читает это.

В первый раз место, сама земля, показала мне свои настоящие цвета. Оказывается, то, что я чувствую, связано с местом, где я живу, с энергиями домов вокруг меня, с основами, с историей земли, на которой я стою. Когда придет время и я начну подыскивать себе дом, то, клянусь, это будет место с радостным духом и приятной атмосферой.

* * *

Я заливаю молоком рисовые шарики Rice Krispies, прислушиваюсь, как в тихой квартире что-то пощелкивает, потрескивает и похлопывает, и тут раздается видеозвонок от Хью.

– Слушай, все плачет и плачет, – говорит Хью. Перед камерой он качает пухлого голенького младенца в подгузнике, с ножками, подобранными, как у цыпленка. – Не проверишь его цвета?